Олег Красин - кукла в волнах

В ночное время, когда все офицеры расходятся по домам, дежурный по батальону обладает высшей властью в подразделении, так что меня с полным правом можно было назвать «ночной комбат». Дежурство фактически начиналось с ужина в столовой, куда роты приводились старшинами-прапорщиками, в редких случаях сержантами.

Особо выгодной в столовой считалась должность хлебореза. Сколько я служил, хлеборезами почти всегда были армяне или азербайджанцы, видимо у них тяга такая — резать хлеб с маслом. Как они проникали туда неизвестно — это словно закон физики, выведенный штабными умами и не подлежащий изменению. Вот и сейчас, едва я вошел в помещение солдатской столовой, из окна хлеборезки выглянул армянин Тигран и, узнав меня, кивнул. К этому времени в столовой уже звонко стучала алюминиевыми ложками рота охраны.

Старшина роты прапорщик Никитенко — муж той самой настырной Аллы, с которой я столкнулся из-за абрикосов, спокойный, рассудительный мужчина небольшого роста, подошел ко мне и принялся рассказывать о проблемах с сыном, который учился в школе последний год. Он склонялся к мысли отправить его поступать в Новочеркасское военное училище связи.

Обсудив эту тему, мы подошли к окну хлебореза Тиграна, где понаблюдали, как он металлической меркой выдавливал порции масла для солдат на большую тарелку. Занятие это было долгим и утомительным, но Тигран, судя по его физиономии, был доволен своей работой и не хотел бы её менять на другую. К примеру, мокнуть под дождем на посту или, не выспавшись брести по плитам, прочесывая ранним утром аэродром. Как говорил перед этим Юра: «Каждому своё!»

После ужина я отправился в свой автопарк и присел в канцелярии, где у нас стоял телевизор. Надо было скоротать время до отбоя. За окном уже стемнело, начал накрапывать дождик, с чуть слышным шелестом падая на пожелтевшую листву деревьев. Потянуло запахом сырости и влаги. Идти под начинающим дождем в казарму абсолютно не хотелось, но я знал, что именно в такое время больше всего бывает самовольщиков.

Я выглянул в темневшее окно, что надеялся там узреть толпы бойцов, спешащих на волю, пока начальство прячется от дождя. Самовольщики это отдельная тема в армии. В эту категорию, как правило, попадали все — от солдат до курсантов.

В Азовске этому явлению способствовали многочисленные дыры в металлическом заборе, окружавшем казармы. Именно сквозь них просачивались отдельные искатели приключений. В самоволку бегали к молодым девушкам, но иногда, романы заводили с женами офицеров или прапорщиков, проживавшими в пятиэтажках неподалеку.

Из-за одного такого бойца жена бросила мужа-милиционера, который после приходил жаловаться нашему командованию на плохую воспитательную работу. Солдат оказался из моей роты. Старшина Винник по-дружески объяснил милиционеру, что с женой надо спать чаще, тогда она не будет заглядываться на молодых козлов. А если не встаёт, тогда и винить никого не стоит.

Кроме самовольщиков были и другие нарушения, которые зоркий глаз дежурного должен был усмотреть и предотвратить. Например, пьянство. Однажды мы со старшиной нашли припрятанную на чердаке казармы посылку, присланную из солнечной Грузии одному из солдат. В ней оказалось десять полулитровых бутылок заполненных «чачей» — виноградной водкой. Причем на каждую была одета детская соска. Видимо, чтобы после отбоя, солдаты брали эти бутылки к себе в кровать и посасывали «чачу», как младенцы. Страшно было представить, если бы эту картину обнаружил какой-нибудь дежурный по батальону. Тогда бы однозначно сказали, что Косых сам пьяница и рота у него пьяная.

После отбоя, около одиннадцати вечера, я отправился в свою роту, где пересчитал засыпающих солдат по головам в кроватях, словно кроликов или каких-нибудь бычков. Все были на месте, волноваться не стоило. Я вышел на крыльцо казармы, стал под козырек и закурил. С железного козырька срывались крупные капли, падали разбивались вдребезги о бетонный порог и я представил, как такие капли падают мне за воротник, разбиваются о шею, затылок. Меня передернуло, стало зябко.

— Товарищ замполит, — из казармы выглянуло хитрое лицо Паши Толоконникова, который был сегодня дневальным, — а еще придете?

— Обязательно! — легко соврал я. — Несите службу как положено, не расслабляйтесь!

Закончив проверку, орошаемый мелким дождиком, я вернулся в аэродромный парк. Мне предстояло около часа ночи проверить караул, пройтись по подразделениям, и, под утро, можно было себе позволить вздремнуть на диване в канцелярии.

Но моим планам не суждено было сбыться.

После двенадцати ночи, когда я сидел за столом и пытался прочитать очередную станицу романа Пикуля «Фаворит», безуспешно борясь со сном, дверь внезапно распахнулась. На пороге возник бледный как смерть прапорщик Васильченко — командир взвода охраны. Вместе со мной он заступил на дежурство начальником караула и должен был находиться со своим взводом, в караулке. Расстегнув непослушными трясущимися пальцами мокрую плащ-палатку, он сказал:

— Я сейчас человека убил.

После этого, достал свой пистолет и положил на стол передо мной. Под Васильченко образовалась небольшая лужица воды, стекшей с плащ-палатки, пока он стоял и переминался с ноги на ногу.

Онемев, я сидел ошеломленный этим внезапным известием. Тысячи мыслей промелькнули в голове, пока я не опомнился, и ко мне не вернулось присутствие духа.

— Что случилось? — спросил я дрогнувшим от волнения голосом.

Васильченко грузно опустился на диван, начал рассказывать:

— Понимаешь, Виктор Михайлович, на дальнем посту часовой задержал какого-то пьяного мужика. Тот лез через ограждение и не слушал окриков. Что с ним было делать? Взяли, привезли его в караулку посидеть до утра. Чтобы не мешал, я запер его в камеру — думал, там утихомирится, а вышло наоборот. Этот алкаш начал буянить, схватил табуретку и стал бить о стену, орать во всю глотку. Короче, я пошел с ним разбираться, сказать, чтобы вел себя по тише — всё-таки это воинская часть, а не пивная. Но этот придурок попёр на меня, как танк, стал кидаться. Я достал пистолет и выстрелил в воздух для острастки, а у него глаза стали совсем белыми, и он бросился на меня.

Васильченко опустил голову, припоминая подробности.

— Я тоже взбесился — не знаю, что нашло. Обычно, я тихий, не вспыльчивый. А тут не выдержал и выстрелил прямо в него, в живот. Тот упал на пол, но крови было мало. Я, замполит, думал, что её много будет, как в фильмах обычно показывают. А у него в животе маленькая дырка и все. Ну, что потом, потом вызвал дежурного фельдшера, чтобы его перевязали, а сам сюда.

Васильченко шумно сглотнул слюну. Я налил ему из графина воды и дал выпить, чтобы он успокоился.