Олег Красин - кукла в волнах

— Да, наделал делов! — сказал я, забирая пистолет со стола и, соображая, что надо предпринять в первую очередь. Одно я теперь ясно представлял — впереди была бессонная ночь.

Так оно и произошло.

Довольно быстро появилось начальство во главе с командиром батальона подполковником Заречным. Пришлось писать кучу объяснительных и мне, и Васильченко. Пистолет у меня забрали, как улику возможного убийства. Однако впоследствии оказалось, что вроде убитый алкоголик оказался на самом деле раненым.

Он выжил, оклемался и подал на прапорщика в суд. Хуже всего, что этот буян оказался цыганом. После суда, который признал Васильченко невиновным, цыгане стали его преследовать по всему городу, угрожали порезать. В конце концов, бедный прапорщик запросился в Афганистан — там, оказалось, служить намного спокойнее, чем в родном городе.

Прошло несколько дней после злополучного дежурства. Приближались выходные, и на аэродроме я встретился с Волчатниковым, прилетевшим вместе с другими летчиками и техниками на отдых из Калитвы. Увидев меня, он очень обрадовался, подошел, обнял, похлопывая по спине.

— Привет, Витька! — сказал комэска, — чёрт, я соскучился по тебе! Обязательно приходи сегодня ко мне. Ты знаешь, в каком ДОСе [17] дом офицерского состава моя квартира?

— Нет, — ответил я.

— В двенадцатом. У квартиры такой же номер, так что легко запомнить — двенадцать-двенадцать.

Мы вместе пошли по дороге от аэродрома к военному городку. Волчатников, придерживая рукой небольшой портфель, оживленно делился лагерными новостями.

— Полёты там скоро закончатся, почти весь лётный план выполнили. Кстати, как только твой приятель Терновой уехал, забросы шариков в двигатели прекратились, будто он, действительно, этим занимался. Кравченко ходит, задрав нос. Не знаю, может даже награду получит за разоблачение «врага народа».

— Зачем Сергею это делать? Не понимаю…Скорее, простое совпадение.

Уже у ворот КПП, где нам надо было расставаться: Волчатникову — идти домой, мне — в казарму, комэска сказал:

— Илона тебе привет передавала. Как-то пробовала звонить, но тебя не было на месте.

— А как у вас с ней? — осторожно спросил я.

— Да все также, — Сергей Николаевич раздраженно махнул рукой, — как в плохом романе, я люблю её, она любит тебя. А ты, ты любишь её? — он заглянул мне в глаза.

Видимо не найдя ответа, вздохнул и пошел к стоящим неподалёку пятиэтажкам. Уже издали он оглянулся и крикнул:

— Не забудь, вечером приходи!

Перед окончанием рабочего дня, в четыре вечера в штабе батальона проходила ежедневная планёрка. От нашей роты на неё обычно ходил Косых или я в его отсутствие. После полученного партийного взыскания Косых регулярно ходил на совещания, где каждый раз получал втык от импульсивного комбата Заречного за любую, даже самую незначительную оплошность. Аэродромное хозяйство такое большое, что придраться можно было ко всему: от плохого укоса травы возле полосы, до порванного проволочного заграждения. Сегодня командир роты был не в настроении идти на совещание, поэтому подошел заранее и, нахмурив брови, сказал:

— Михалыч, надоело мне этот ор каждый день слушать, сходи сегодня на планерку. Комбату скажешь, что уехал на сдачу аэродрома.

В учебном классе штаба батальона все садились на свои привычные, отведенные каждому места. Они никак не обозначались, просто все следовали заведенному издавна порядку.

Передо мной сидел начальник ремонтной мастерской автопарка капитан Алехин — толстый лысый мужчина пятидесяти лет. Несмотря на свой внешне туповатый вид, он обладал удивительной находчивостью.

Однажды во время стрельб из пистолета, когда к нам приехала очередная комиссия с проверкой, проверяющий отмечал отверстия, проделанные в мишени, белым мелком, чтобы потом не перепутать их с новыми. Мы выстрелили, подошли к мишеням вместе с Алехиным. Пока проверяющий рассматривал и отмечал результаты стрельбы на других мишенях, Алехин послюнявил палец, и стер следы мела на отверстиях в самом центре. Кажется, это была десятка и две девятки, свои-то пули он пустил в «молоко», причем, я подозреваю, специально. Из трех выстрелов у него получилось 28 — отличный результат.

Через проход от меня сидел еще один интересный тип — начальник службы авиационно-технического имущества лейтенант Тимченко по кличке «Тим». Отличительной чертой его характера был пофигизм в любых вопросах — по службе и в жизни.

Как-то он зашел в штабной туалет, который был общим для мужчин и женщин, и закрывался изнутри на защелку. Однако зашел не один, а вместе с молодой бухгалтершей Верой — она все время призывно поглядывала на молодого лейтенанта. Когда начальник штаба майор Поспелов подошел и стал дергать за ручку, дверь внезапно открылась, и оттуда появилась раскрасневшаяся парочка. На недоуменный вопрос начштаба что ни там делали, Тим нагло ухмыльнулся и ответил обескураживающе:

— Писали.

Поспелов не нашелся, что ответить. Потом было много разговоров в штабном коридоре, но с Тимченко как с гуся вода.

Рядом с Тимченко пристроился другой кадр — начальник продовольственной службы капитан Мишин. Этот вообще был легендарной личностью в батальоне. Ко мне он относился хорошо, поскольку мы с ним были из одного сибирского города, и он называл меня «зёмой». С Мишиным постоянно происходили забавные истории, которые могли без всякого труда стать основой для рассказов писателей-сатириков. Например, как-то раз Мишин вздумал меняться лошадьми с цыганами. Те отдавали ему жеребую кобылу, а себе брали жеребца. Обмен состоялся. Потом выяснилось, что кобыла не была жеребой и к тому же еще оказалась старой.

На этот раз совещание тоже началось с Мишина. В центре класса за столом сидел подполковник Заречный — грузный мужчина с густыми черными бровями, сросшимися на переносице. Он грозно смотрел на нас, как бы выбирая жертву для разноса. Начальник штаба Поспелов зачитал письмо от ветерана войны из Ростова, в котором тот писал о нехорошем поступке Мишина. Оказывается начпрод, проезжая на своем «Москвиче» по улицам Ростова, наехал на лужу и обрызгал фронтовика. Вместо того, чтобы извиниться, наш капитан обругал старика и скрылся, так сказать, с места происшествия. Осталось загадкой, как тот узнал адрес части, в которой служил Андрей.

Заречный строго посмотрел на Мишина и осуждающе покачал головой, совсем как воспитатель в детском саду, когда кто-нибудь из малышей расшалиться и разольет компот за столом.

— Товарищ капитан, — обратился он к нему, — и долго это будет продолжаться?

Мишин встал из-за стола и, поводя по сторонам заплывшими глазками, которые как два маленьких фонарика, торчали на опухшем от пьянства и гулянок лице, безнадежно развел руками. Повисла недолгая пауза, во время которой лицо комбата стало багроветь, пока не налилось свекольным цветом, после чего он закричал, сам распаляя себя: