Лутц Зайлер - Крузо

В коридоре было темно. За поворотом к комнате Крузо начинался приятный запах Моники, в точности такой, каким Эду представлялся запах апельсинов. До сих пор он встретил Невидимочку всего один раз. Но ведь и апельсины ел всего один раз в жизни, в детстве, в 1971 году, когда на несколько недель в продаже вдруг появились южные фрукты , из-за перемены власти – «из-за переворота», как тогда выразился отец. С тех пор переворотов не случалось, да и вообще прошло слишком много времени, чтобы по-настоящему помнить запах апельсинов.

Дверь Моники в конце коридора – единственная со звонком. Кнопка светилась оранжевым, и волосок света в кнопке чуточку трепетал, казался живым, только запертым в ловушку (и умоляющим о помощи), поэтому Эду стоило большого труда отвести от него взгляд. Он глубоко вздохнул, вобрал в себя аромат переворота. Попробовал представить себе, как Рене и Моника могли сойтись и что их связывало. Секс? А что же еще? В постели Рене сущий зверь. Что делало его самоуверенным, шумным и злым.

– Заходи! – Дверь была всего лишь притворена.

Крузо стоял у открытого окна, наклонясь над громоздким металлическим сооружением наподобие штатива, сваренного из ржавых рифленых стальных прутьев. Сверху был закреплен старый бинокль. Эд остановился, но Крузо подозвал его ближе.

Этим вечером Эд впервые увидел комнату Алексея Крузовича. Не намного больше его собственной, только выходила на фасад, на террасу. Отсюда хорошо просматривалась вся территория: первые ступеньки лестницы на пляж, половина Свантевитшлухта с тропинкой к казармам, а главное – море до самого горизонта, плоское, как нёбо собаки, подумал Эд или, может, нашептали его запасы. Сооружение с биноклем стояло прямо за шторами, достигавшими до полу и легонько колыхавшимися от ветра. Такие же грубые, похожие на рыбачьи сети шторы висели в ресторане и в столовой, и от них в самом деле словно бы пахло морем – рыбой и водорослями.

– Узнаёшь это место? – Крузо осторожно посторонился и подтолкнул Эда к штативу. Эд увидел водоросли, полоску пляжа, несколько волн, мягких и бесшумных. Потом обнаружил нанос и впадину, из которой пил, когда очутился на острове. – Ну ладно, ладно, ты понял.

Крузо рассмеялся, но смешок вышел короткий, застрял в горле, наверно, это и был просто вздох. Чтобы не смотреть на него в этот миг (Эд смутился, да и что тут скажешь?), он продолжал глядеть в бинокль.

– Ну-ка, подвинься, – тихо сказал Крузо и коснулся Эдовой макушки, слегка, кончиками пальцев, но твердо, как делают парикмахеры, желая без лишних слов придать голове определенное положение. Одновременно он медленно повернул бинокль вправо. Корни, лесная трава, сосны, потом появилась колючая проволока, двойной колючий забор, размыто, затем четче. Эд увидел серую стальную конструкцию, вышку из стали, на платформе будка, рядом прожектор-искатель, антенны и радар. Солдат в полевой форме, облокотившись на перила платформы, тоже смотрел в бинокль – на море. Справа от вышки лафет двухорудийной установки, прикрытый брезентом. У подножия вышки проступали очертания свежепросмоленного блиндажа, за ним два барака и гараж, возле которого припаркованы автокар и мотоцикл. Дальше три собачьих вольера, один подле другого. Прямо над его носом Крузо принялся юстировать наводку линз. Он вопросительно чуть повернул голову, но Крузо вернул ее в прежнюю позицию. Эд чувствовал на затылке его дыхание. Какой-то человек вышел на чисто выметенную песчаную полоску между рядами колючей проволоки, к нему тотчас кинулись две собаки, лая не слышно, только рокот прибоя, прибой ворчал, оскалив зубы.

– Там… кто-то есть… – прошептал Эд и отпрянул. На лбу выступил пот, под веками опять защипало. В полутьме комнаты толком ничего не разглядишь. В простенке между окнами комод, на нем в беспорядке открытые книги, рисунки, карты, исписанная бумага. Командный пункт. Крузо не спеша склонился над штативом.

– Это Фосскамп. После ужина капитан второго ранга играет с собаками. Он комендант острова. Охранник нашей судьбы, если угодно, да и если неугодно. А вот идет обер-фельдфебель. С бутылкой. Хорошая новость, для нашего вечера хорошая, Эд.

Крузо погладил облезлый бинокль, будто тем успокоит собак. Эд украдкой смахнул с лица слезинки, бинокль слишком напрягал глаза.

– На трех ногах все устоит, – сказал Крузо, он гордился своим штативом. Указал на три зубчатых колесика между линзами, снабженные метками разного цвета. – Это нужные мне уровни четкости. Белый – для роты охраны с ее вышкой и радаром, красный – для Свантевитшлухта, синий – для патрульных катеров и вообще всего, что плывет мимо. Я вижу движение, вижу, что идет, вижу, что исчезает. Вижу световые сигналы в ночи. Бдительность, маневренность, а в первую очередь скрытность – вот три главнейших фактора, Эд.

Терраса между тем заполнялась людьми, хотя «Отшельник» закрылся. Крузо немного отодвинул штору, аккуратно, чтобы не толкнуть штатив. Под грубыми концами рифленых прутьев краска на полу стерлась. Как бы по необходимости, Эд отметил эту деталь, одновременно не желая вообще ничего видеть, ничего знать. Словно уже сам факт, что он это увидел, мог сделать его предателем. Не выполняю я негласное условие, снова и снова билось в голове. Все это лежало за пределами его мира, в световых годах. С другой стороны, что есть его мир? «Отшельник» принял его, он нашел работу и кров. И чувствовал себя подле Крузо защищенным; необычность дел Крузо не должна его тяготить, наоборот, он ведь не имел к ней отношения.

Некоторое время они рассматривали посетителей, которых Крузо называл наши бездомные , а зачастую просто потерпевшие крушение . Не в пример Кромбаху он произносил эти слова с какой-то подспудной лаской, с уважением, взгляд его был внимательным (индейским), а весь вид выражал симпатию и заботливость. Крузо указывал на тот или иной столик, на столики без навеса и на «кормушки» с их полностью занятыми деревянными лавочками и объяснял Эду, чт о там видел: нонконформистов, искателей приключений, тех, что подали заявления на выезд, он видел любящих, отщепенцев, людей, потерпевших в чем-то неудачу, и «беглецов in spe» [11] Будущий ( лат .). , которых называл предметом своих постоянных забот. Из таких категорий, как понял Эд, у него слагалась определенная иерархия, ступени срочности.

– Все они по-настоящему уже не принадлежат этой стране, они потеряли почву под ногами, понимаешь, Эд?

Кое-кого из потерпевших крушение он называл по имени – то ли уже встречался с ними, на кельнерском пляже, у костров или на иных сборищах сезов, то ли ему сообщали о вновь прибывших. Порой он обрывал себя, словно наставал черед Эда внести какое-нибудь предложение, спросить о каком-нибудь имени.