Лутц Зайлер - Крузо

Все это время они так и стояли у окна, укрывшись за сетчатой шторой. И не имело значения, что их плечи несколько раз слегка соприкоснулись. Эд чувствовал волоски Крузо на своей коже, едва ощутимо, прикосновения, можно сказать, вообще не происходило, когда Крузо снова и снова показывал в сад и задавался вопросом, кому в самую первую очередь потребуется «наша помощь», так он говорил и далеко вытягивал руку, словно делая какой-то знак, он не указывал, а целился.

– Потерпевшие крушение, они как дети, – разъяснял Крузо. – Каждый вечер после отхода последнего парохода толпятся на берегу, словно что-то там в конце дня обнимет их и убаюкает, навеет сон. Почти до заката они в это верят, как стрекозы в вечное лето. В эту пору береговая охрана начинает проверку. С наступлением сумерек к ней присоединяются добровольцы, островитяне, которые за деньги или еще за что обходят дюны и проверяют пляжные кресла. Светят фонарями даже в запертые кресла, словно кто-то мог туда забраться, несмотря на решетки. Конечно, многие из них худые, вправду очень худые… – Крузо улыбнулся и глубоко вздохнул.

Эд понимал смысл своего визита; дело шло о продолжении инструктажа, ну как в судомойне или на похоронах земноводного, только на сей раз это был решающий инструктаж, бесповоротный шаг.

– До первого патруля, – продолжал Крузо, – который не шутит с нарушителями границы – так они говорят, с их точки зрения, нарушается граница, – остается еще некоторое время. Кое-какие всезнайки идут в лес, но очень-то долго там не пробудешь. Бункера на берегу регулярно проверяют. Более опытные ночлежники-нелегалы зарываются в песок под береговым обрывом, прикрыв лицо носовым платком и сунув в рот тростинку для дыхания. Если вздумаешь прогуляться туда ночью, не грех помнить об этом… Конечно, кое-кто заводит знакомства на кельнерском пляже, но большинство, я бы сказал, подавляющее большинство приходит к нам, по плиточной дороге или по каприйской тропе вдоль обрыва, сюда, на Дорнбуш.

Эд знал, что остров часто называли Северным Капри, но выражение «каприйская тропа» он услышал впервые. Крузо молча обвел жестом все – дороги, обрывистый берег, море и их самих у окна, в комнате Крузо, за шторой.

– Они не знают, как быть дальше. Сперва огромная тоска, которая здесь еще увеличивается, а потом они не могут ни двинуться дальше, ни вернуться.

– Может, не только поэтому, – отозвался Эд, – некоторым просто было любопытно, хотелось увидеть остров, они ведь путешественники, в очень маленькой стране.

– Они пилигримы и странствуют по Земле на самые дальние расстояния, Эд.

– А потом сидят здесь?

– Где же еще? Это обзорная терраса, можно глядеть в дальние дали, при хорошей видимости даже на ту сторону. Никто не запретит тебе смотреть, никто не запретит тосковать, тем более на закате солнца.

Эд слушал голос Крузо, упавший теперь до едва внятного шепота. Зыбкий темно-алый отсвет наполнил комнату, и они отступили чуть дальше от шторы. Странно, как огромный раскаленный шар становился похож на расплющенную монету, раскаленную монету, медленно растекающуюся, уплаченную за эту ночь, мелькнуло в голове у Эда, но в конце концов он сообразил: по негласному соглашению о моратории открытая терраса «Отшельника» была этаким заповедником, последней зоной отступления на самом краю страны, а платили за это «штральзундским». Штральзундское светлое – так называлось водянистое пойло, которое курьеры из казармы под покровом темноты тащили через дюны в алюминиевых котелках, а иной раз и в касках. Несколько раз Эд сам видел, как двое-трое солдат в полевой форме быстро взбегали по ступенькам в ресторан и по лестнице за буфетом спускались с Риком в подвал. Он не сохранил в памяти конкретных лиц, только что-то вроде теплого образа, вобравшего в себя смирение и дружелюбность их облика. Они приходили беззвучно и оставались как бы прозрачными, во всяком случае без четких контуров, – мастера маскировки. Заметно было, что, несмотря на ремень с портупеей, сапоги и автомат на плече, они стараются двигаться непринужденно, как отпускники, словно неспешной походкой могут отмежеваться от своего воинственного вида. Крузо называл их «островными вояками» и подчеркивал добрые отношения буфетной пары с отдельными солдатами, «своего рода отношения приемных родителей и детей, хотя это ничего не меняет. До появления полуночного патруля здесь не должно остаться никого, всем надлежит исчезнуть. После прошлогоднего побега никому пощады не будет. Вот об этом-то, Эд, мы и печемся».

Солнце скрылось. На террасе вспыхнули кованые фонари. Густо-черная полоса протянулась на горизонте словно мнимый, раскаленный по краям материк. Или изрядно прогоревший брикет, подумал Эд, теперь печку можно и выключить…

Крузо тронул его за плечо:

– Знаешь, это у тебя первое распределение. То есть теперь ты выберешь сам.

– Выберу?

– Выберешь себе собственного потерпевшего крушение.

Все имеет предел, думал Эд. Предел, в рамках которого можно не замечать те или иные вещи, предел, который нельзя преступать.

Две ступеньки, затем центральный проход между столиками и «кормушками» вниз по террасе. С тремя бокалами и хорошо охлажденной бутылкой белого вина Крузо вышел на воздух, Эд шагал следом. Во рту у него пересохло. Хотелось пить.

Крузо не спеша направился к одному из полностью занятых столиков. Встретили их чрезвычайно сердечно. Словно уже поджидали или видели раньше. С готовностью для них расчистили место. Вообще все, казалось, составляли единое целое, принадлежали к одной семье, усматривали доказательство своего глубинного родства прежде всего в том, что находились здесь, добрались досюда . Будто таким – географически необъяснимым – образом уже преступили решающую границу. Зажгли свечи, откупорили бутылки, радостное предвкушение, озаряющее все и вся, стало распространяться вокруг и в конце концов захватило Эда.

Некоторые сезы, явившиеся на террасу в течение вечера, прибыли, как Эд понял по разговорам, из отдаленных мест. Прибыли как посланцы, представители трех островных населенных пунктов и тамошних ресторанчиков под названиями «Хиттим», «Дорнбуш», «Островной бар», «Визенэкк», «Дом на холме», «Шиповник», «Нордерэнде», «Зюдерэнде», «Энддорн» и так далее; однако пришли также спасатели, кольцеватели птиц и работники островного кинотеатра – сезы всех мастей. И каждый из этой широко рассеянной касты непременно подходил к их столику.

Во всяком случае, здесь, видимо, принято здороваться, прикасаясь друг к другу щекой, по-детски. Никто не обозначал сей жест легким намеком, не отворачивал голову, а потому сезы (в первую очередь при разном росте) были вынуждены вытягивать шею, тянуться вверх, как при поцелуе, до которого в последнюю секунду все же не доходило. Эд заметил, как Крузо пользовался этой близостью, чтобы что-то сообщить, шепотом, не более одного-двух слов, одной фразы. Временами он при этом смотрел на Эда. И Эд даже немного загордился, но в конечном счете этот взгляд смутил его. Кое-кто из сезов ставил на их стол напитки или сверток с едой, заодно с приветствиями и добрыми пожеланиями. Согласно едва уловимым указаниям Крузо, сверток затем отправлялся по столам, где его жадно и благодарно вскрывали, а содержимое немедля съедали. Они голодные, почему они такие голодные, размышлял Эд, наверняка все дело в воздухе здесь, на холме, а возможно, у них нет денег, возможно, попросту нет ничего, у него ведь тоже почти не осталось резервов, пожалуй, марок двадцать-тридцать, но теперь деньги вообще роли не играли. Он нашел на острове комнату, кров – чудо по-прежнему действовало, а что еще может случиться? За это надо выпить.