Джон О'Хара - Жажда жить

— Да ну?

— Вот тебе и «да ну». Ты же прекрасно понимаешь, что я в суд не пойду, разве что ты сделаешься настоящей шлюхой, только лучше бы тебе не становиться на эту дорожку, иначе узнаешь, что такое шлюха по моему определению. Давай разведемся по-тихому. Для матери, которой предстоит воспитывать детей, это только к лучшему, и не надо делать вид, будто можно вести себя подобно какому-нибудь Майлзу Бринкерхоффу в юбке. Даже и не думай об этом.

— Ах вот как? В таком случае и ты не думай, будто можешь разговаривать со мной, как папа римский. Мы в любом суде тебя побьем, пусть для этого придется потратить все, до последнего цента.

— Кто это мы? Ты с Броком?

— С Броком и с Колдуэллами из Вильямспорта и Филадельфии. Со множеством людей, которых ты даже не видел. Иных я и сама в глаза не видела, но не забывай одного: мой отец одолжил своим филадельфийским родичам, когда они оказались в беде, миллион долларов. А ведь нельзя сказать, чтобы он был близок с ними. Мы даже поздравительными открытками на Рождество не обменивались, но стоило им оступиться, и отец не стал ждать, когда его попросят о помощи. Он сам ее предложил.

— Да, и получил неплохие дивиденды.

— Может быть, но он рискнул миллионом. Ладно, оставим это. Ты хороший, ты святой и прямо наслаждаешься своей святостью, а я плохая, я шлюха. Что ж, собаке дана ее кличка.

— Ты сама ее дала.

— Но уж если кличка дана, то и жить она будет с ней. И теперь, Сидни, попробуй, только попробуй задеть меня — раз уж я такая, как ты сказал, на куски порву. Пенроузы, Вейры — все они станут на мою сторону, можешь не сомневаться. Думаешь, губернатор тебе поможет?

— Нет.

— Правильно, нет. А если да, то мы и на него найдем управу.

— Смотри-ка, должно быть, я в свое время женился на принцессе, скажем, из дома Габсбургов.

— Ничего смешного, ты сам в этом убедишься. Угроза прозвучала, но вот что я тебе скажу — никогда не целься из ружья, если не собираешься выстрелить.

— Ладно, в таком случае скажу и я: не наводи этих орудий, если не собираешься открывать огня.

— Посмотрим, у кого пушка, а у кого дробовик.

— Ну, малыш Дэвид, конечно, у меня, — пробормотал Сидни, и оба замолчали. Машина свернула на дорогу, ведущую к ферме, по которой они обычно ехали со скоростью пешехода.

— Гнусно и грустно все это, — вздохнул Сидни.

— Да уж.

— Гнусно и грустно, — повторил он, с трудом различая дорогу в густой тени орешника. Грейс промолчала и заговорила, лишь когда машина остановилась. Она открыла дверь и, не поворачиваясь к мужу, сказала после некоторой паузы:

— Да, жаль, что не ты оказался всему причиной. Я бы была к тебе добрее. — С этими словами Грейс вышла из машины и скрылась в доме.

Сидни отогнал машину в гараж и заглушил двигатель, тщательно проверив перед этим уровень масла.

Джо, конюх, внимательно наблюдал за ним.

— Вы вернулись раньше, чем мы ждали, — сказал он.

— Да я всего на сутки ездил, — проворчал Сидни.

— А мы думали, дня на два, на три. Как там с флотом, все в порядке?

— Известно будет только через неделю, Джо.

— Слушайте, как же они ведут войну, если ума не хватает решить, годен человек для службы или нет? Один-единственный человек, а им со всеми приборами да машинками целая неделя нужна. По мне, так одного взгляда достаточно, чтобы увидеть: вы здоровы как бык, и зубы отличные.

— Хотелось бы верить. Ладно, Джо, утром поговорим.

— Представить себе не могу, что такие типы будут вам приказывать.

— Придется привыкнуть. До завтра.

— Завтра я хотел сказать вам, что увольняюсь.

— Почему? Мне хотелось, чтобы ты остался.

— Нет, спасибо. Я, конечно, подожду, пока хозяйка найдет кого-нибудь еще, только недолго, месяцами я ждать не могу. Разве что несколько недель. Честно говоря, работы у меня немного, и вроде впереди ничего не предвидится. Потому я и решил, что стоит уйти. Вместе с вами.

— А как же дети? — спросил Сидни. — Они рассчитывают на тебя.

— Вовсе нет. Их больше интересуют машины, игры всякие, спорт. А лошади — это так, есть они — хорошо, нет — не страшно. Если хотите совета, продавайте-ка всех, кроме серого для миссис Тейт и гнедого для себя. Он хорош в упряжи, а то я бы его продал, а после войны купил другого, такого же. В общем, сейчас я вам не нужен. Пусть этот пенсильванский немчик присматривает за серым и гнедым. Не переломится, за двумя-то лошадьми можно поухаживать.

— Да в чем дело, Джо? Два месяца назад я прибавил тебе жалованье. Женщину, что ли, завел?

— Я о женщинах не заговаривал, и вам не стоит. Может, я тоже в армию записываюсь. А что, лошадей могу подковывать, работу эту, видит Бог, знаю.

— Миссис Тейт будет не хватать тебя.

— Польщен, конечно, но с лошадьми я собираюсь завязывать. На стапелях платят гораздо больше.

— О Господи, на стапелях-то тебе что делать?

— А вам на флоте? Сейчас все меняется. Так вы хотите меня после завтрака видеть?

— Да. — Сидни внимательно посмотрел в его пустые голубые глаза, затем перевел взгляд на губы, беспрепятственно совершающие жевательные движения, — обе вставные челюсти, верхнюю и нижнюю, Джо оставил в кружке. Если у него и есть, что еще сказать ему, то только в тщательно продуманных выражениях. Сидни повернулся и пошел в дом.

На лестничной площадке перед спальней он вспомнил, что оставил в машине дорожную сумку, и потоптался, ожидая, что Джо принесет ее. Но того не было, и, постояв несколько минут, Сидни решил, что в ней нет ничего, что было бы ему нужно прямо сейчас, и открыл дверь в спальню. Грейс стояла к нему спиной в эпонжевом халате и развешивала льняной костюм, в котором встречала его на вокзале.

— К чему это ты там прислушивался за дверью? — спросила она. — И что, собственно, рассчитывал услышать? Рыдания? Решил, что все, что я говорила в машине, — это только для того, чтобы задобрить тебя? Думал, на колени встану?

— Довольно, а?

— Так чего все-таки ты ожидал? Чего к двери ухом прилип? Я ведь знаю, что ты уже давно там стоишь.

— Ждал, что Джо принесет сумку, — буркнул Сидни.

— Ну так вон он идет. Предоставил тебе уйму времени подслушивать. Договорились, что ли? «Джо, через пять минут принесешь сумку». Времени вполне достаточно. — Все это Грейс говорила, глядя в окно.

Сидни снял пиджак, швырнул его на кровать и сел в шезлонг.

— Знаешь, Грейс, вот он настоящий конец. Только что наступил. Мы никогда еще не были так далеки друг от друга. И если бы не это, если бы не эти твои слова, даже при том, что я услышал в машине, еще оставался шанс, пусть один из тысячи, что мы снова можем быть вместе.

— Лично я перестала на него уповать, — отрезала Грейс. — Ты что, забыл, я же сказала — иди, куда тебе заблагорассудится, с меня довольно.

— Помню, но позволь и мне все же кое-что сказать. Я действительно забыл сумку в машине. Забыл, потому что на уме было другое. И если уж быть откровенным до конца, это другое — то, что ты сказала мне, когда выходила из машины. Что ты бы была ко мне добрее, чем я к тебе сейчас. Это единственное, что ты могла мне сказать, единственное, что могло меня задеть. Ты вышла из машины, а я поехал в гараж, поставил машину, это было недолго, минута или две, но вполне достаточно, чтобы мне стало вдруг ясно: ты права. Перевернись все, и скорее всего ты действительно была бы добрее, чем я. Потом я еще масло проверял и все думал, как бы сказать тебе, что, может, все же стоит сделать еще одну попытку. Не потому, что мы долго прожили вместе и не из-за детей или чего-то еще. А просто ради справедливости. Если бы ситуация перевернулась, ты была бы терпимее. Добрее. Потом Джо задержал меня своими разговорами. Я хотел побыстрее отделаться, но он заявил, что собирается увольняться, ну, я и стал уговаривать его остаться. Это тоже заняло несколько минут. И между прочим, он все-таки уходит.