Элена Ферранте - История нового имени

Они заперлись у себя в комнате, но пробыли там недолго. Вскоре Рино вышел и крикнул Нунции: «Мама, что здесь происходит?» Не дожидаясь ответа, он обернулся к сестре и злобно произнес: «Если это твои проделки, клянусь, ты у меня получишь!» Потом заорал Пинучче, которая оставалась в спальне: «Хватит ныть! Ты меня уже достала! А ну иди сюда, я устал и есть хочу».

Появилась заплаканная Пинучча. Стефано попытался было разрядить атмосферу, обнял ее и вздохнул: «Ах, женщины-женщины, вы нас с ума сведете!» И, словно вспомнив о причине своего собственного безумия, поцеловал Лилу в губы; несчастье второй пары внезапно заставило его почувствовать себя особенно счастливым.

Мы сели за стол, и Нунция молча поставила перед каждым из нас тарелку. Но тут не выдержал Рино. Заорав, что ему кусок в горло не лезет, он швырнул полную тарелку спагетти с моллюсками прямо на пол кухни. Я испугалась. Пинучча снова расплакалась. Потерявший терпение Стефано сухо сказал Лиле: «С меня довольно. Поехали в ресторан». Нунция запротестовала, к ней присоединилась даже Пинучча, но они встали из-за стола и вышли из кухни. Через минуту послышался шум мотора.

Я помогла Нунции убрать осколки. Рино ушел в спальню. Пинучча закрылась в ванной, но вскоре вышла и направилась к мужу. Щелкнул дверной замок. И тут Нунция, бросив играть роль все понимающей свекрови, взорвалась: «Видала, как эта сука мучает Ринуччо? Какая муха ее укусила?»

Я сказала, что понятия не имею, что было чистой правдой, но весь вечер утешала Нунцию, уверяя ее, что Пинучча обожает своего мужа. Если бы я ждала ребенка, говорила я, то тоже хотела бы быть рядом с мужем, чтобы чувствовать себя защищенной и знать, что он разделяет со мной ответственность за будущего малыша. Вот Лила — она приехала сюда, чтобы забеременеть, и всем очевидно, что пребывание на море идет ей на пользу, достаточно посмотреть, с какой радостью она встречает Стефано. Но Пинучча и так полна любовью, и ей хочется дарить ее мужу каждый час и каждую минуту, иначе эта огромная любовь давит на нее и причиняет ей страдание.

Мы с Нунцией навели на кухне порядок, перемыли тарелки и кастрюли, и тут Нунция вдруг сказала: «Как хорошо ты говоришь, Лену. Сразу видно, что тебя ждет блестящее будущее». На глаза у нее навернулись слезы, и она тихо добавила, что Лила тоже должна была учиться, ведь она такая способная. «Но мой муж ей не разрешил, — вздохнула она, — а я не посмела ему перечить. Денег у нас тогда не было. А ведь и она могла стать такой, как ты, а теперь вот замуж вышла, выбрала себе другой путь, и назад уже не вернешься. Так вот жизнь сама за нас решает». Она пожелала мне счастья «с красивым и образованным молодым человеком», а потом спросила, правда ли мне нравится сын Сарраторе. Я замотала головой, но призналась, что завтра иду с ним в горы. Нунция обрадовалась и помогла мне сделать бутерброды с салями и проволоне. Я завернула их в бумагу и положила в сумку вместе с полотенцем и кое-какими нужными мелочами. Нунция посоветовала мне вести себя благоразумно, и мы пожелали друг другу спокойной ночи.

Я пошла к себе в спальню, хотела немного почитать, но не могла сосредоточиться. Как хорошо будет выйти из дома ранним утром, пока прохладно, и вдохнуть полной грудью напоенный свежими ароматами воздух. Как прекрасно море! Как я люблю их всех, даже Пинуччу с ее слезами и нытьем! Как я рада, что с каждой неделей крепнет любовь Лилы и Стефано! Но больше всех я люблю Нино! Какое это счастье — каждый день видеться с ним! Какое удовольствие вести с ним и с Лилой долгие беседы, зная, что мы трое понимаем друг друга, несмотря на некоторые разногласия и взаимное недовольство, иногда прорывающееся откуда-то из подсознания.

Послышался шум — это вернулись Лила и Стефано. Они перешептывались и приглушенно смеялись. Хлопали, то открываясь, то закрываясь, двери. Раздался звук льющейся воды. Я выключила свет, немного послушала шорох тростника и возню кур за окном и незаметно заснула.

Я проснулась, почувствовав, что в комнате кто-то есть.

— Это я, — шепнула Лила.

Она села на краешек моей кровати. Я протянула руку, чтобы включить свет.

— Не надо, — сказала она. — Я на минутку.

Я все равно включила свет и поднялась.

Лила была в светло-розовой ночной сорочке. Она так загорела, что глаза на этом фоне казались чуть ли не белыми.

— Видела, куда я заплыла?

— Ты молодец! Но я за тебя волновалась.

Она гордо качнула головой и улыбнулась с видом покорительницы морей. Но уже в следующую секунду к ней вернулась серьезность.

— Я должна кое-что тебе сказать.

— Что?

— Нино меня поцеловал, — на одном дыхании выпалила она, словно, делая это признание, пыталась скрыть от самой себя нечто еще более стыдное. — Он меня поцеловал, но я не разжала губы.

Она подробно рассказала мне обо всем. Уставшая от долгого заплыва, довольная своим мастерством, Лила повисла на Нино, чтобы передохнуть. Он воспользовался ее слабостью и прижался губами к ее губам. Она стиснула зубы. «Ты с ума сошел! — крикнула она и оттолкнула его. — Я замужем!» — «Я давно люблю тебя, — ответил Нино, — куда дольше, чем твой муж. Я влюбился в тебя еще в школе, на конкурсе». Лила сказала, чтобы он не смел к ней приставать, и поплыла к берегу. «Ты не представляешь, как он ко мне прижимался, — добавила она. — У меня до сих пор губы болят!»

Лила ждала моей реакции, но я молчала. Тогда она сказала, что мне не стоит идти с ним в горы одной, без Бруно, на что я холодно заметила, что, если Нино поцелует и меня, в этом уж точно не будет ничего дурного, поскольку я не замужем и у меня даже нет парня.

— Жаль только, что он мне нисколько не нравится, — проговорила я. — Целоваться с ним — все равно что жевать дохлую мышь. — Я изобразила зевок. Лила, бросив на меня ласковый и одновременно восторженный взгляд, ушла к себе. Я дождалась, пока за ней закроется дверь, и только тогда разрыдалась.

Сегодня, вспоминая свои тогдашние страдания, я не испытываю к себе никакой симпатии. Но в ту ночь мне казалось, что моя жизнь кончена. Почему Нино повел себя так ужасно? Он целовался с Надей, со мной, с Лилой. Неужели это тот самый человек, которого я любила, — серьезный и умный? Текли часы, но мне никак не удавалось смириться с мыслью, что Нино, способный столь глубоко проникать в суть мировых проблем, в любви может быть таким поверхностным. Или я обманывала сама себя, поддавшись иллюзии? Зачем я поверила, что я — невысокая и не слишком стройная, очкастая, не столько умная, сколько прилежная, считающая себя знающей и образованной, что было не так, — могу ему понравиться, пусть даже на одно лето? Да и так ли уж сильно я его любила? Я попыталась проанализировать свои поступки. Нет, я не могла точно сказать, чего я хочу. Я не только тщательно скрывала свои чувства от других, я и сама не слишком в них верила. Почему я не говорила Лиле, что влюблена в Нино? Почему я не закричала от боли, когда она посреди ночи призналась мне, что Нино ее поцеловал? Почему не рассказала ей о том, что он уже целовался со мной? Почему я так себя вела? Может быть, я подавляла свои чувства потому, что боялась не справиться с той силой, которую подозревала в себе и которая заставляла меня стремиться к обладанию разными вещами и людьми, к признанию и победам? Может быть, меня страшило, что, не получив желаемого, я взорвусь изнутри и из меня хлынет наружу поток отвратительных мыслей — как, например, идея о том, что прекрасный рот Нино похож на дохлую мышь? Почему, делая шаг вперед, я тут же отступаю назад? Почему у меня всегда наготове любезная улыбка и счастливый смех, даже если на душе отвратительно? Почему я всегда нахожу оправдание для людей, причиняющих мне боль?