Л. Аккерман - Лики любви

Итак, наша героиня была довольна своим новым домом, но она ездила на все каникулы к родственникам в свой прежний город, ходила по некогда родным и таким знакомым улицам, заходила в школу. И что-то общее, какое-то мучительное ощущение сопровождало все эти действия. Тогда Ева не смогла понять, в чем дело, и только по прошествии нескольких лет, когда она снова попыталась, пусть ненадолго, но все же вернуться в то место, из которого некогда уехала, только когда она испытала такое же мучительное чувство чего-то недопустимого, она поняла его причину. Мы можем жить только реальностью. Или иллюзиями будущего, где мы можем творить в своем воображении все, что захотим. Но, как я говорил раньше, наше прошлое нам не принадлежит. Не оно, а мы его заложники. Не мы, а оно имеет над нами власть. И это отношение предопределено в нас. Наше отношение к прошлому старше нас точно так же, как полет бабочки старше самого кокона. И когда мы возвращаемся в места, оставленные нами по разным причинам, мы, вдобавок ко всей многосложной палитре чувств, которая вызвана личными и в высшей степени неповторимыми воспоминаниями, связанными с этими местами, мы также испытываем одно постоянное и настойчивое чувство – власти над своим прошлым, а еще – нарушение хронологической последовательности событий, а значит нарушение хода времени.

Итак, мы вернулись туда, откуда когда-то ушли. Значит, мы вернулись в свое прошлое, которое мы не можем изменить (когда эта мысль приходит к нам впервые в четкой словесной форме, не допускающей многозначного толкования, мы радуемся ей как знанию, нами открытому, но она также предопределена в нас). Но то, что нам кажется «прошлым», продолжает свое существование без нас и для кого-то, продолжающего в нем жить, оно является настоящим. Мы не можем изменить своего прошлого – таково предопределенное в нас правило. Но мы можем изменить чье-то настоящее, что, однако, никак не отразится на настоящем, которым живем мы. Неуютность и ощущаемое нами противоречие оттого, что мы возвращаемся в места, некогда бывшие для нас родными, а потом утратившими всякую связь с нами, с миром нашего настроящего, порождает то тягостное чувство неловкости и возводит словно барьер, преодолевать который у нас не остается никакого желания. Dualismus 12, или , точнее, триализм жизни (надеюсь, читатель простит меня за введенное мной новое слово) жизни: вчера, сегодня, завтра – извечный принцип мироздания, возникшей одновременно со вселенной, и точно также, как не в наших силах подчинить себе собственное прошлое, не в наших силах изменить этот принцип. Хронология всегда абсолютна.

Ничто так не завораживает нас, не воодушевляет на поиски всевозможных ответов как вопросы, для которых никогда не найдется однозначного решения по причине того, что оно просто отсутствует, или же силы воображения человека окажется недостаточно для того, чтобы его постичь. И даже задавая себе вопрос о том, почему поиски, которые, казалось бы, заведомо обречены, влекут нас с такой небывалой силой, мы не можем точно сказать – кроется ли причина нашего любопытства в сложности интересного вопроса, или наше самолюбие просто задевает вызов непостижимого? Но тут, рискуя непоправимо ошибиться, и чрезмерно упростить суть проблемы, я все-таки выскажу предположение, что причиной наших неотступных поисков служит именно интерес, пробуждаемый этими вопросами, а в качестве доказательства, на мой взгляд прекрасно подтверждающего мое мнение, я лишь замечу, что даже зная, и словно заранее подготовив себя к тому, что наши поиски будут обречены, мы все равно их продолжаем, ибо сама тема влечет нас своей загадочностью.

Не требуется много времени, чтобы привести пример такой темы, к которой мы уже не раз обращались на этих страницах, и к которой мы, несомненно, еще не раз вернемся. Это тема времени. И если на миг отбросить все сокрушения по поводу его быстротечности, перестать обвинять его в беспощадности, а попытаться посмотреть на него отвлеченно, как бы со стороны, словно боясь спугнуть, мы увидим, что самым интересным является скрытая в недрах времени проблема причины и следствия, и да простит меня мой милый читатель, вопрос того, что является неизбежным, а что является подвластным нашим действиям. Это вопрос, который, смею предположить, волнует каждого из нас, это то, что мы обычно называем нашей судьбой. И волнует он нас тем сильнее, чем больше мы пытаемся после очередного совершенного нами, зачастую даже незначительного, действия найти ответ на вопрос – мы должны были его совершить, или мы сами приняли такое решение?

Прежде чем я продолжу начатую здесь и далеко небезразличную мне тему, я хочу попросить у тебя прощения, мой милый читатель, за излишнюю вульгаризацию, которую ты несомненно увидишь в затронутой мной, но обреченной теме. Так много книг посвящено этой тематике – философы и математики с мировым именем занимаются проблемами времени, но те из них, кто отважился, пусть даже вооружившись спасительным аппаратом точной науки и четкой логики, ступить на опасную тропу размышлений о судьбе, рискуют быть линчеванными читающей публикой, подобно тому, как это происходило века назад. Но я вовсе не хочу лишиться такого верного спутника, сопровождающего меня на этих страницах, как ты, однако признаю свою слабость – отказаться от обсуждения этой темы я не нахожу в себе сил, и единственное, что может меня спасти в твоих глазах (и я очень на это надеюсь), это мое заверение, что из области абстрактных рассуждений я перейду к более конкретным, а именно, я снова обращусь к нашей героине.

Бросим на нее осторожный взгляд. Она сидит на пестреющем поле весенних цветов и трав, подставив свое лицо ласковому солнцу, слегка сощурив глаза. Мы можем предположить, что она о чем-то размышляет, и мы будем правы, но вглядевшись в ее спокойное, счастливое лицо, мы точно поймем, что о чем бы она ни думала в данный момент, это что-то является приятным для нее. Однако, я помню время, когда взволнованная своими размышлениями, Ева делилась со мной мыслями о том, что у каждого в жизни есть проторенные пути, и о том, как сложно, да что там – почти невозможно – отличить такой путь от всех остальных, и в этот момент лицо Евы было далеко неспокойным – оно волновалось вместе с ней, оно выражало смятение и тревогу.

Будучи студенткой, Ева иногда пропускала лекции, но то состояние, к которому такие пропуски приводили ее впоследствии, нельзя оправдать одними лишь угрызениями совести. Она помнит как сбегала с самых скучных лекций, а потом не могла отделаться от некоего гнетущего ощущения. И долгое время она не могла понять, что она испытывает, где черпает силы это неприятное чувство, чтобы досаждать ей? И потом она поняла – что есть некая коллективная реальность, и она проявляет себя в том, что для всех остальных людей, в данном случае студентов, останутся одни воспоминания, потому что было предназначение (ожидание и планирование определенных событий в будущем), и вот оно уже претворяется в настоящее. Она же своим прогулом нарушила эту логическую, заранее предрешенную цепочку, и теперь сама мучается, вкушая плоды своей непоследовательности, заблудившись в размышлениях о том, в какой степени такое, казалось бы на первый взгляд, незначительное событие как пропуск пары лекций мог повлиять на ее жизнь. Ведь согласно популярной некогда теории может статься, что окажись обыкновенная бабочка, небольшого размера насекомое, известное своей красотой, в определенное время в определенном месте и нескольких взмахов ее нежных, почти прозрачных, невесомых крыльев будет достаточно для того, чтобы вызвать смерч, или сход лавины.