Йен Бенкс - Улица отчаяния

Скорее всего, я просто-напросто гнусный циник. Циничный гнус.

Итак, Дэниел Уэйр отправился на поиски своей прежней любви. На первый взгляд — смелое, рискованное предприятие, а что в действительности? В действительности ты попросту прячешься в кусты. Господи, на что мы только не идем, лишь бы скинуть с себя ответственность, улизнуть от своих прямых обязанностей.

Единственный мыслящий вид среди всех тварей, обитающих на этой чертовой планете, а что мы делаем? Вернее, что мы стараемся не делать?

Правильно.

Мы вербуемся в армию, мы уходим в монастырь, мы твердо придерживаемся партийной линии, мы верим тому, что написано в старых книжках и в говенных газетах, или тому, что нам говорят из того же говна слепленные политики, и мы все время стараемся не думать, стараемся переложить эту докучную обязанность на кого-нибудь другого — на кого угодно другого. Запишемся в этот орден, подчинимся этому приказу, пусть даже нам приказали пытать и убивать, или поверим самой невероятной, неслыханной чуши, слава богу, что мы-то сами не будем виновны в ошибке.

А при чем тут мы, мы только сделали, как нам было сказано…

И любовь, она ведь, по сути, те же яйца, только в профиль.

Я сделал это для семьи, для жены и детей. Самоотверженность, упорная работа…

Кто бы спорил, это лучше, чем прямой, беспардонный эгоизм, когда мужик проматывает все деньги, лупцует жену и терроризирует детей, но разве моя попытка улизнуть от ответственности не отдает чем-то подобным? Симулировал свою собственную финансовую смерть, потом поехал черт-те куда черт-те зачем… игрушки, детские игрушки. И все с единственной целью — спрятаться, вернуться в люльку, к сочащейся молоком сисе.

И кого же я надеюсь обмануть?

(Ответы на открытках, по адресу… )

Небо темнело, зимою дни короткие.

Я зашел в гостиницу и пообедал, мыча себе под нос свежесочиненную мелодию и изучая свежеприобретенную карту. Первоначально я думал идти самым коротким путем, по прибрежной тропинке, но сумерки быстро сгущались, а мне отнюдь не улыбалось сверзиться в темноте с какого-нибудь обрыва и поломать себе шею. Смешно бы получилось — оставаясь в живых, ввести свое завещание в действие и помереть на следующий же день.

Так что пойду-ка я по торной дороге, пусть меня лучше машиной переедет.

Я добрался до Задов Кеппоха к четырем с небольшими минутами. Новенький деревянный одноэтажный домик Джин стоял среди сосен, в близком соседстве с полудюжиной своих близнецов. Место для них выбрали красивое, с видом на каменистый берег, залив Слейт и еле проглядывавшие в вечерней дымке горы острова Скай.

В доме было темно. Я сел на забор и начал ждать. В паре соседних домиков горел свет, и я поминутно оглядывался, опасаясь, а вдруг там кто-нибудь подойдет к окну и увидит подозрительного типа… а потом я вдруг разозлился на себя, чего это я так легко смущаюсь, веду себя так, будто я и вправду в чем-то виноват. Я подпер подбородок рукой, ни дать ни взять тот мыслитель, и начал размышлять о связях между виной и смущаемостью.

В конце концов я решил, что такая задача мне не по зубам, во всяком случае — в настоящий момент. Но нельзя ли сделать из нее песню, вот в чем вопрос. Есть там эта связь или нету ее вовсе, дело десятое, а вот есть ли песня?

А кто ее знает, есть она или нет. Я сидел на заборе и беззвучно напевал другие песни — те, которые есть.

Фары я заметил еще издалека; машина подъехала к дому Джин и остановилась. Из ее окошек и сквозь ветровое стекло на меня смотрели еле различимые в сумраке лица. На дальней, невидимой мне стороне машины хлопнула дверца — кто-то, по-видимому, вышел. Я слышал голоса. Человек, вышедший из машины, разговаривал с водителем и с кем-то еще. Женский, очень молодой голос громко сказал: «Тогда подождите немного».

Из-за машины появилась девочка. Высокая, стройная, с темными, коротко стриженными волосами. Школьная форма, ранец. Девочка подошла ко мне, подняла лицо (я успел уже слезть с забора) и сказала:

— Извините, пожалуйста, вы мистер Уэйр?

— А-а… я… да. — Господи, да она-то откуда знает? После двух секунд лихорадочной умственной деятельности я пришел к единственному возможному решению: это Дон. — А вас зовут…

— Дон. Рада с вами познакомиться. — Она бесстрашно протянула мне крошечную, пугающе хрупкую ладошку. Дон. Я улыбнулся, вспомнив, как бабушка называла ее «умненькая». Девочка обернулась к машине и сказала: — Все в порядке, это мамин друг.

— Ну хорошо, Дон. До завтра.

— Да. Спасибо. Спокойной ночи. Проводив глазами машину, Дон повернулась ко мне:

— Мистер Уэйр, вы не откажетесь выпить у нас чашку чаю?

— Называй меня просто Дэниел, — сказал я минуту спустя, когда мы уже вошли в дом. — Пожалуйста.

Дон споро приготовила чай, разожгла сложенный в камине уголь.

— Ну вот и порядок, — сказала она, ставя передо мною чашку. — Вы посидите немного, у меня тут небольшое дело.

Дон вышла через кухню во двор, а я стал осматриваться. Домик был совсем еще новый, в нем пахло краской и недавно купленными коврами. Чуть пустоватая, но уютная гостиная производила смутное впечатление, что в нее переместили половину содержимого другой комнаты, из другого дома. Телевизор, видеомагнитофон, музыкальный центр. Компьютер. Глядя на эти вещи, я с облегчением заключил, что Джин отнюдь не бедствует.

Хлопнула наружная дверь, и Дон втащила в комнату огромную корзину дров. Я отставил чашку (ни капли не расплескав!) и бросился ей на помощь — слишком, конечно же, поздно.

— Спасибо. — Она опустила корзину рядом с камином и подбросила в огонь пару поленьев. — Мама скоро будет. Как вам понравился чай?

— Прекрасный чай, — сказал я, возвращаясь на прежнее место. Дон тоже села, прямая как струнка, не касаясь спиной спинки стула. Совсем худенькая, особенно лицо; в моих фантазиях она представлялась совсем иначе. Я попытался вспомнить, как выглядит ее отец, но смог создать только крайне туманный образ человека, одетого в рабочий комбинезон — хотя в тот единственный раз, когда я видел Джеральда, на нем был костюм.

Дон смотрела на меня и молчала. От этой девочки исходило такое странное, почти осязаемое спокойствие, что с каждой секундой мне становилось все более неуютно.

— А как ты догадалась, что это я? — спросил я, когда молчание стало совсем уже нестерпимым (для меня, но никак не для нее).

— По маминым описаниям, — улыбнулась Дон. — У нее есть все ваши пластинки, — добавила она. — А последнее время у вас ничего не выходило, верно?

— Да, и довольно давно.

— А почему?

— Э-э… — начал я и поспешно закрыл рот, так ничего и не сказав. Мне хотелось не отвечать ей, а уронить голову на стол и разреветься, но я мужественно взял себя в руки, откашлялся и все-таки заговорил.