Бернгард Келлерман - Город Анатоль

Лео Михель яростно нападал в своем «Прожекторе» на Янко. «В то время как нефтяной барон в своем пышном, безвкусном дворце устраивает оргии с актрисами и продажными женщинами из буржуазных кругов, полиция по его приказу изгоняет матерей с грудными детьми из их лачуг». Лео Михель клялся беспощадно направлять свой «Прожектор» на то общество, которое во дворце Стирбея предается порокам и разнузданному разврату. Он намекал на дочерей одного крупного местного коммерсанта, которые танцевали там такие бесстыдные танцы, каких нельзя увидеть даже в публичном доме. Часто дамы напивались до скотского состояния. Одну молоденькую танцовщицу ехавшие на рынок крестьяне нашли в снегу полуголой и почти замерзшей. Очевидно, она пьяная вывалилась из автомобиля. Да, весело они там проводят время! Барон Янко Стирбей пожертвовал в пользу бедняков сто тысяч и теперь может себе все позволить!

Этот Лео Михель действительно неприятный парень, и откуда он только все это узнает? Янко сменил весь штат прислуги, и все-таки Михелю на следующий день было все известно. Очевидно, кто-нибудь из гостей осведомлял его! Янко заподозрил Ники Цукора и перестал его приглашать. Но в одном из следующих номеров «Прожектор» обрушился на Ники и буквально смешал его с грязью. В статье говорилось об «известном бездельнике с крепкими мускулами, который живет шулерством».

Янко были неприятны эти вечные нападки «Прожектора», и в конце концов он послал к Михелю своего доверенного, чтобы позондировать почву. Но Михель принял оскорбленную позу и выставил этого доверенного за дверь. «Скажите барону, что мне его деньги не нужны, я борюсь за идеалы!» — кричал он.

Михелю действительно не нужны были деньги: «Прожектор» шел великолепно. Газету читали все, — каждому хотелось знать, какие еще новые скандалы произошли в Анатоле. Шулер в «Траяне», горничные в «Рюсси», актер, из ревности избивший за кулисами своего коллегу, двенадцатилетние и тринадцатилетние проститутки на буровых вышках... Неужели все это правда? Все, что пишет «Прожектор», преувеличено, а многое даже высосано из пальца, говорили в Анатоле.

К самым усердным читателям «Прожектора» принадлежал начальник полиции Фаркас. Он любил посмеяться, у него было здоровое чувство юмора. Фаркас читал газету в понедельник утром в своем служебном кабинете. Так, по крайней мере, неделя начиналась приятно. Опять этот писака продернул Янко! Здорово! На Фаркаса Михель остерегался нападать, только иногда чуть-чуть «подкалывал» его, как говорил сам Фаркас. Начальник одного правительственного учреждения поскандалил с официантками бара в «Рюсси», — ага, это о нем!

Но когда «Прожектор» всё больше и больше стал заниматься социальными отношениями в нефтяном округе, Фаркас нахмурил лоб. Язык статей и фельетонов Михеля с каждым днем становился всё резче. Михель часто выступал на собраниях, и однажды дошло до того, что нефтяники объявили стачку. Они замерзают в бараках; уже началась эпидемия гриппа с частыми смертными случаями. Бараки принадлежат «Анатолийской нефти». Там свирепствует чесотка. А венерические болезни! Что же смотрят власти? Нефтяная компания построила для рабочих дешевые дома; сквозь стены там дует ветер, так они тонки; дома совершенно не приспособлены для суровой зимы этого края. В то же время компания высчитывает с рабочих ростовщическую квартирную плату! И вдруг во всем нефтяном округе остановилась работа. Михель торжествовал! Рабочие шли по улицам и пели. Что-то теперь предпримет Фаркас? Подождите, он еще себя покажет. Один из нефтепроводов был выведен из строя, рабочие готовились захватить буровые вышки, — Михель сказал, что вышки принадлежат им. Тогда Фаркас выступил. Полиция оцепила весь нефтяной округ. Стоило хоть кошке пробежать, его люди открывали пальбу! Повсюду щелкали выстрелы. Жители Анатоля зарылись в свои пуховики. Что это? Революция? Но через три дня всё кончилось, и работы возобновились. Вот вам и Фаркас! Он справился своими силами, даже не вызвал войска.

Но Михель не угомонился. Он созвал собрание рабочих. Ночью после собрания на него напали и избили до полусмерти. На следующий день он опять хотел говорить, но Фаркас запретил собрание. Он даже запретил на месяц «Прожектор». Ведь всё, что этот субъект пишет в своей грязной газетке, — это прямое подстрекательство к бунту! Если этот Михель опять начнет драть глотку, Фаркас позаботится о том, чтобы его выслали. Фанфарон и дурак! Разве он изобрел буровые машины? Разве он выдумал перегонку нефти? Невежда! Проходимец!

Чего он, собственно, хочет? Фаркас мог разговаривать и другим тоном, если это было нужно!

— Нам не надо никакого социализма в Анатоле! — сказал он. — И баста.

Точно дым, стояли за окнами непроглядные ночи, и Янко каждый вечер чувствовал глухую угрозу, которую они таили в себе. Он всё больше нервничал, всё чаще испытывал тревогу. Нет, добром это не кончится. Мир, в котором мы живем, гораздо загадочнее и таинственнее, чем думают многие. Например, Жак. Жизнь не математическая формула, не таблица логарифмов, о нет! Она устроена совсем, совсем иначе. Но пока ничего не случилось, ничего! Может быть, все предчувствия Янко обманывают его?

Однако в ночь под новый год это началось. Дом Янко был полон веселых гостей. И вдруг в час ночи позвонил телефон: «Горит скважина номер сорок три». Янко немедленно помчался в город. Такого пожара он еще не видел! Крутящийся столб дыма, закрывший целый квартал, поднимался высоко к небу. Внутри него бушевало пламя. Ручьи горящей нефти текли по земле. Казалось, весь город должен сгореть. Что это? Рабочие были пьяны или, может быть, кто-нибудь поджег скважину? Скважина номер сорок три находилась в каких-нибудь двухстах метрах от той улицы в цыганском квартале, где были публичные дома, и горящая нефть текла по сточным канавам вдоль улицы. Все окна были ярко освещены. Вполне понятно: новый год, большой наплыв посетителей. И вдруг в борделях началась паника. Распахнулись окна, послышались крики. На улицу выскочила одна девица, три, десять, сто! Они бежали в своих дешевых шелковых рубашонках сквозь дым. Бежали что было мочи и кричали. Мелькали красные, синие, зеленые чулки, тонкие и толстые ноги. Некоторые девицы были совсем голые, некоторые так пьяны, что беспрерывно падали. И вдруг появилась Барбара. Эта гора мяса! Она была в светлом распахнувшемся кимоно, а под ним — ничего. Почему же она не была одета, как ей подобало? Может быть, она «помогала», потому что был канун нового года? Или у нее был возлюбленный? Нет, очевидно, почтенная дама просто не хотела отставать от других, хотя ей было уже за сорок! Горящая нефть в сточной канаве подожгла ее кимоно. Она закричала, сбросила его и побежала сквозь дым голая. Эта гора мяса!