Владимир Кунин - Сошедшие с небес

– Мужа моего. Он в этом костюме только один раз со мной в сорок первом в ЗАГС сходил, и все. Чего, спрашивается, берегла? На-ко вот, примерь. Вроде бы вы по фигуре одинаковые были…

Сергей уже стоял в трусах и рубашке. Смущаясь, он взял из Нюськиных рук брюки, надел их на себя, застегнул, а Нюська уже сама подала ему пиджак. Сергей просунул руки в рукава, и костюм оказался ему в самую пору.

– Ну-ка, поворотись… – Нюська неожиданно охрипла.

Сергей застегнул пиджак, повернулся. Нюська посмотрела на него сумасшедшими глазами и вдруг заголосила, словно на похоронах:

– Пашенька!… Павлик мой!… Ой, мамочки мои, да что же это?!

Почти в беспамятстве она повалилась на колени, обхватила ноги Сергея, зарыдала в голос:

– Ой, прости меня, Пашенька! Ой, прости меня, родненький… Где же ты лежишь сейчас, Павлик ты мой единственный?! Уж я ли тебя не ждала, я ли тебя не помнила… Ох, прости меня, бабу скверную. Па-шенька-а-а!

Маша бросилась к Нюське, обняла ее за плечи, крикнула Сергею:

– Воды!

Сергей метнулся к графину, налил в стакан воды, подал Маше. У Нюськи тряслись руки, стучали зубы. Маша прижала ее голову к своей груди, поила водой, гладила, успокаивала…

Сергей стал лихорадочно стаскивать с себя пиджак. Нюська увидела это, захлебываясь рыданиями, замотала головой, замахала руками:

– Нет! Нет… Нет…

– Что, Нюсенька? – пыталась понять ее Маша.

– Пусть… пусть в костюме… От меня с Павликом. В память его. От Павлика и меня…

Сергей вышел на крыльцо в сером костюме в широкую полоску.

Гриша сделал вид, что ничего не слышал и перемен никаких не заметил. Только пододвинулся на край скамейки, уступая рядом место Сергею.

Сергей сел. Гриша кашлянул и протянул ему папиросы. Сергей закурил, нервно затянулся пару раз. Слышно было, как наверху всхлипывала Нюська.

Гриша помолчал, глухо проговорил, уставившись в землю:

– Скажи ей, пусть за меня замуж выйдет…

Теперь Сергей ездил на своем автобусе без всяких Вовкиных подсказок, да и без самого Вовки.

Так же дремала старая толстая кондукторша у задней двери, так же входили и выходили пассажиры…

Так же повторялись заезд к больнице, короткий сигнал, и появление Маши на пороге приемного отделения.

Напротив больницы уже привычно толпился народ в ожидании автобуса (хотя остановка там не была обозначена), и только кто-нибудь изредка спрашивал:

– Эй, куда это мы свернули?

Ему тут же отвечали сами пассажиры:

– Так теперь у горбольницы остановку сделали.

Маша махала Сергею белой шапочкой, и автобус уезжал, возвращаясь на указанный маршрут.

Иногда на улице он сталкивался с Нюськой и ее грузовиком. В кабине «газика» рядом с Нюськой нередко сидел Вовка и что-то возбужденно рассказывал ей, размахивая руками.

Заметив автобус Сергея на остановке, Нюська тут же подъезжала вплотную, перекрывала своим грузовиком все движение и кричала:

– Ну, как оно?

– Порядок, – отвечал Сергей. – Аккумулятор, мерзавец, зарядку не принимает, так я целый день двигатель не глушу…

– Надо с нашим Кузьмичом поговорить, – озабоченно отозвалась Нюська. – У него на складе этих аккумуляторов – как у дурака махорки!…

Задние машины отчаянно сигналили Нюське – в то время сигналы были еще разрешены, – но Нюська не обращала на это никакого внимания.

– Ты его кормила? – спрашивал Сергей про Вовку.

– Ну а как же?! – обижалась Нюська. – Мы с ним в нашей столовой обедали!

– Ой, папа! Я два вторых съел! – сообщал Вовка.

– Молодец! – хвалил его Сергей и отъезжал от остановки.

А Нюська с Вовкой следовали своим путем…

Нюськины именины затянулись далеко за полночь.

На патефоне крутилась пластинка, и начальник автопарка Василий Кузьмич танцевал с Нюськой танго в маленьком закутке между кроватью и зеркальным шкафом.

Мрачный Гриша сидел на узком диванчике, старался не смотреть на то, как Василий Кузьмич облапил Нюську, а Нюська постреливала глазами в Гришину сторону, преувеличенно хохотала и кокетничала с Василием Кузьмичом напропалую.

На Грише был гражданский костюм. Белая рубашка апаш с выпущенным на пиджак воротником. Из-под лацкана пиджака свисали солдатские награды – орден Славы третьей степени, медаль «За отвагу» и две-три медали за взятие разных европейских городов. Наверное, лейтенантом Гриша стал только в милиции.

Сергей и Маша, обнявшись, сидели у стола. Маша положила голову на плечо Сергею, блаженно закрыла глаза, а он целовал ее в мочку уха и отодвигал мешающую ему прядь Машиных волос.

Потом увидел страдающего Гришу и что-то прошептал Маше. Та сразу открыла глаза, оценила создавшуюся обстановку и закричала:

– Все, все, все! Кончаем танцы и за стол! Все за стол!…

Победно ухмыляясь, Василий Кузьмич порылся среди пластинок, стал накручивать патефон. Благодушно спросил Сергея:

– Аккумулятор подошел?

– Аккумулятор – зверь! – ответил Сергей.

– Большое спасибо вам, Василий Кузьмич, – добавила Маша. – Вы очень Сережу выручили. Садитесь, пожалуйста. И за именинницу!…

– Сейчас, только музычку сообразим… – сказал Василий Кузьмич.

Он пустил пластинку, и из патефона полилось знаменитое, довоенное – «Ах, эти черные глаза…».

Маша в ужасе вскочила, зажала уши руками, умоляюще посмотрела на Сергея. Тот бросился к патефону, сдернул с него пластинку, положил на самый верх шкафа.

– Ты чего? – удивился Василий Кузьмич. – Не любишь?

Сергей не ответил, вернулся за стол. Маша тихо сказала:

– Простите нас, пожалуйста…

Нюська тревожно метнула на них взгляд и предложила:

– Пусть Василий Кузьмич скажет тост. Он у нас самый уважаемый гость. Мой самый-самый главный начальник! И я его жутко люблю!

Она показала поникшему Грише язык и расхохоталась.

Польщенный Василий Кузьмич встал:

– Ну конечно, перво-наперво, за нашу дорогую именинницу! За нашу Нюсеньку! За лучшего водителя моего автопредприятия! За ее счастье, здоровье и так далее. И конечно, за всех присутствующих! Потому что мы все вместе, и между нами нет такого: начальник – не начальник, воевал – не воевал… Мы сейчас все равны! И слава те, Господи, что на пятом послевоенном году это дело стерлось. А то, помню, что получалось? По одну сторону вы – фронтовики, а по другую – все мы (он показал на себя и Нюську), которые вам тыл обеспечивали. И получалось, что мы вроде бы как второй сорт… Нехорошо. Я не оспариваю, были на фронте подвиги… Конечно, были. Конечно… Но если разобраться поглубже – риск был далеко не всегда, правда? Согласны?

Гриша и Сергей переглянулись. Маша слушала, опустив голову на руки. Нюська удивленно смотрела на Василия Кузьмича. А того несло:

– Или вы думаете, мы не знали, как жили офицеры? Знали… Или, извините, за что девицы ордена получали?