Владимир Кунин - Старшина

Какое-то время Кацуба стоял на ступеньках столовой, курил. А потом, резко выщелкнув окурок в снег, уходил в хозяйственные службы школы. Иногда шел прямо в опустевшую казарму и с освобожденными от полетов или отдыхающим нарядом занимался починкой коек, покраской дверей. Или садился в каптерке за свои приемо-сдаточные ведомости...

К тому времени курсанты на аэродроме уже стояли в очереди на получение парашютов и возбужденно переговаривались между собой.

Бомбардировочная спарка, то есть бомбардировщик с двойным спаренным управлением, выглядела непривычно и нелепо: кабина летчика была продолжена по фюзеляжу длинным прозрачным горбом. Впереди — курсант, сзади — инструктор.

Курсантов и не узнать сразу: теплый шлемофон с подкладкой из овчины, белый кант гигиенического подшлемника стягивали мальчишеские физиономии, делая их старше, резче, с бровями, невольно сдвинутыми к переносице.

Из-за рева двигателей не было слышно ни единого слова, но по выражению лиц, по артикуляции, по действиям в кабине и того и другого становилось ясно, кто из инструкторов был нервен и требователен, кто спокоен и насмешлив, кто свято чтил дух и букву инструкций, которыми так богата авиация по нынешний день...

Взлет — посадка... Взлет — посадка...

Что-то кричит по переговорному устройству летчик-инструктор. Испуганные глаза Чеботаря меряют оставшиеся до земли метры...

Уверенно выбирает на себя штурвал Никольский. Довольное лицо его инструктора, он чуть помогает Никольскому секторами газа...

Пошел на разворот с набором высоты Сергеев. Заложил слишком большой крен. Его инструктор — младший лейтенант Пугачев — орет в ларингофоны. Да, кажется, еще и матом честит Сергеева!..

Менджеридзе начинает снижение: убирает газ, выпускает закрылки. Щелкнул тумблером выпуска шасси... Очень доволен капитан Хижняк, показывает Менджеридзе большой палец в меховой перчатке. Менджеридзе видит это в зеркальце и от счастья промазывает посадку. Самолет «козлит», ударяется колесами о полосу, подпрыгивает и снова обрушивается всеми своими двенадцатью тоннами на посадочную полосу...

Хижняк мгновенно перехватывает штурвал, отчаянно пытается «притереть» машину к полосе. Что он кричит сейчас Менджеридзе — можно только себе представить...

А потом в воздух уходит другая смена, и мальчишки в меховых комбинезонах сбрасывают парашюты, валяются в снегу и клянчат друг у друга окурки цигарок. Как заправские асы, они двумя ладонями показывают развороты, крены, наборы высоты, заходы на посадку...

— Что же вы в снегу-то валяетесь? — крикнул капитан Хижняк.

— Обсохнем, товарищ капитан! — крикнул Сергеев и дурашливо задрыгал ногами в собачьих унтах.

— Нет на вас старшины Кацубы!

— И слава Богу, товарищ капитан! — крикнул Менджеридзе.

Хижняк в сомнении покачал головой:

— Не знаю, не знаю...

Отлетавшие курсанты вокруг своих инструкторов. Несколько курсантов и молодых офицериков кружатся около ЭМПАР — автофургона с так называемой малой приводной радиостанцией. Тут работают прекрасные сержантики — девчонки лет двадцати.

— Менджеридзе! — сказал капитан Хижняк. — Если ты на посадке будешь так высоко выравнивать, как в прошлый раз, и меня, и себя угробишь...

— Никогда, товарищ капитан! — закричал Менджеридзе. — Вот если бы со мной старшина Кацуба летал — тогда другое дело. Тогда и своей жизни не жалко!..

Капитан Хижняк сплюнул и под хохот курсантов и летчиков пошел на КП к группе старших офицеров.

— Да-а, — сказал Никольский, — тут и я бы себя не пожалел...

— Здорово он вас скрутил, — сказал младший лейтенант Пугачев. — Надолго вы его запомните...

— Кончим школу, получим звездочку — и думать о нем забудем! Попил кровушки. Одна рожа чего стоит, — сказал Сергеев. — Словно булыжников нажрался...

— Да ладно вам, — неприязненно проговорил Чеботарь. — Как бабы... Оставьте покурить, товарищ младший лейтенант.

Пугачев протянул Чеботарю окурок и рассмеялся. Никольский удивленно посмотрел на Чеботаря и голосом Кацубы скомандовал:

— Курсант Чеботарь, подъем! Курсант Чеботарь, отбой!

Все заржали. Чеботарь даже головы не поднял.

— И после всего этого! — всплеснул руками Никольский. — Господа офицеры! На наших глазах гибнут лучшие люди!..

— Не успеть нам выпуститься до конца войны... — задумчиво произнес Чеботарь. — Не успеть.

— Не имело смысла нас с фронта снимать, — сказал Никольский.

— Я бы «За отвагу» получил... — мечтательно сказал Сергеев. — Меня представили, а дать не успели.

— Не свисти, — махнул рукой Менджеридзе. — Если бы представили, давно прислали бы. За что тебе «За отвагу» давать?

— Значит, было за что, — упрямо сказал Сергеев. — Тебя не спросили...

— Четыре рапорта подавал, — виновато сказал младший лейтенант Пугачев. — Шесть человек из нашего выпуска уже Героев имеют.

Взлетали и садились самолеты. Рев двигателей на аэродроме не замолкал ни на секунду.

— Пугачев! — закричал Хижняк с командного пункта. — Кончай перекур! По машинам!

Все вскочили. Стали надевать парашюты. Застегивая грудной карабин подвесной системы, Чеботарь сплюнул окурок и сказал, ни к кому не обращаясь:

— Не успеть нам до конца войны. Без нас кончат... Без нас...

И все побежали к самолетам.

— Еще раз такой крен заложишь, не знаю, что с тобой сделаю! — на бегу сказал Пугачев Сергееву.

— Все будет в порядке, товарищ младший лейтенант! — крикнул Сергеев.

Несется к земле учебная спарка. Белый крест — цель, на которую пикирует бомбардировщик, — неумолимо растет на глазах у Никольского. Стрелка высотомера бежит против привычного направления.

— Вывод!!! — кричит инструктор.

Никольский включает автомат вывода из пикирования. Помогает штурвалом.

И вот уже машина, описав гигантскую параболу, мчится в горизонтальном полете.

— Ну как?! — восторженно орет Никольский.

— Спокойно, спокойно... Хорош.

— Внимание! — командует инструктор Чеботарю в воздухе.

— Есть внимание! — Глаза у Чеботаря сужены, лицо напряжено.

— Боевой!

— Есть боевой!

— Держи курс, чтобы не шелохнулся! Замри!

Это при скорости-то четыреста километров в час!

— Цель!

— Вижу...

— Сброс!

Чеботарь дергает за рукоять бомбосбрасывателя. Несутся к земле две бомбы...

— Молодец, Чеботарь!

— Все равно не успеть... — говорит Чеботарь.

— Менджеридзе, — кричит капитан Хижняк, — ты что, сдурел?! Прибери газы. Не на истребителе!..

Ха-а-рашо! И вот только так. И внимательно.И аккуратненько левую ножку! Ма-а-ладец!..

— Жил на свете Джонни-подшкипер, плавал семнадцать лет... — не выдерживает восторга Менджеридзе.