Владимир Кунин - Старшина

Но что творилось на груди у Кацубы, потрясло всех, кто увидел его в эту секунду!

Левая сторона начиналась с ордена Боевого Красного Знамени. Потом шли три ордена Славы — полный кавалерский набор! Медали «За отвагу» и «За боевые заслуги». И еще какие-то медали...

Правая сторона кителя сверкала двумя орденами Отечественной войны и орденом Красной Звезды. Внизу, справа, гвардейский знак...

Дневальному Тараскину даже дурно стало.

Бегущие останавливались, как подстреленные. Идущие замирали на месте.

Стоящие — вжимались в стены...

По эскадрилье расползалась тишина. Только вальс «Амурские волны» из репродукторов...

Никольский вбежал в одних трусах с утюгрм в руке в казарму, увидел Кацубу и ахнул:

— Мамочка!.. С ума сойти...

— Дежурный! — рявкнул Кацуба.

Дежурный по эскадрилье вытянулся перед Кацубой.

— Слушаю вас, товарищ старшина, — ошалело доложил он, не отрывая глаз от груди Кацубы.

— Чтобы порядок был в эскадрилье. Вернусь — проверю.

И Кацуба вышел из казармы под вальс из репродукторов.

Он шел по территории авиашколы, и «Амурские волны» сопровождали его на всем пути.

Казалось, что его, Кацубу, было видно отовсюду: в этом авиационном царстве голубых погон и голубых околышей черная форма танкиста намертво приковывала к себе внимание.

Ему козыряли и курсанты, и офицеры, провожая его потрясенными взглядами.

Кацуба козырял в ответ и сосредоточенно приближался к КПП...

Проходная контрольно-пропускного пункта авиашколы — это будка с дежурным и телефоном, это большие голубые ворота с огромной железной «птичкой» и красной звездой — эмблемой военной авиации.

У ворот стояла и ждала Кацубу Наталья. Приодетая во все самое лучшее.

Рядом с будкой на деревянной скамеечке сидел выбритый Иван Никанорович — в пиджачке с двумя медалями, широченных галифе и ярко начищенных сапогах. На согнутой в локте руке Ивана Никаноровича висела хозяйственная сумка. Оттуда торчали горлышко бутылки, пакеты.

Иван Никанорович удерживался на скамеечке с большим трудом и мужественностью. Время от времени его начинало клонить в одну сторону, и тогда Наталья подходила к нему и сажала его прямо.

Иван Никанорович сразу приходил в себя и изумленно смотрел вверх, на репродуктор, из которого гремели «Амурские волны».

Через проходную вышел к ним Кацуба.

— Господи! — сказала Наталья. — Слава Богу!..

Иван Никанорович обалдело уставился на Кацубу, наконец признал его и, превозмогая себя, встал со скамейки.

— Ну, ты даешь, старшина!.. — сказал он и обнял Кацубу.

Кацуба притянул к себе Наталью и поцеловал ее как жену.

Неизвестно, сколько бы они так стояли, обнявшись все втроем, если бы не услышали мягкий нестройный топот сотен ног.

По дороге, ведущей к контрольно-пропускному пункту военно-авиационной школы, шел неровный строй бритоголовых военкоматовских мальчиков. Весенний призыв.

Их было человек полтораста. Одеты они были все скудно: ватники, майки, старенькие пиджачки, стираные отцовские гимнастерки, солдатские чиненые ботинки, тапочки, калоши. За плечами — самодельные сидора с остатками домашней провизии.

Впереди строя, с портфелем в руке, гордо шел младший лейтенант авиации.

Открылись ворота КПП, и строй безостановочно стал вливаться на территорию авиашколы.

Кацуба, Наталья и Иван Никанорович молча провожали новобранцев глазами. И когда за последним рядом этого строя ворота закрылись, все трое переглянулись и пошли в город.

Только Кацуба один раз задержался и оглянулся.

... И увидел Кацуба свой танк, плывущий по зеленой российской траве, а из башенного люка по пояс торчал его стрелок — живой и очень веселый парнишка лет семнадцати. Он размахивал черным танкистским шлемофоном и кричал звонким и счастливым голосом: «Старшина-а-а!..»

Кацуба прикрыл глаза, а потом снова открыл... Но ничего больше интересного не увидел — ворота авиашколы были уже закрыты, и перед ним была только одна огромная железная «птичка», выкрашенная желтой масляной краской, да небольшая красная звездочка наверху...

И, больше не оглядываясь, Кацуба догнал Наталью и Ивана Никаноровича.