Франсиско Эррера Луке - Луна доктора Фауста

– Он был околдован ею – так сказал мне священник.

– Именно так. Ну, а потом нашлись те, кто своими глазами видел, как она в Вальпургиеву ночь летала на помеле.

– Матерь божья!

– Давно уже ходили слухи о ведьме, пролетавшей по пятьдесят миль на помеле, но никто не подозревал Берту, пока она не была изобличена. Мешкать было нельзя, и я приказал взять трактирщицу под стражу. Ее привезли в Аугсбург, стали допрашивать. Поначалу она все отрицала, но под пыткой призналась и подтвердила мои догадки. Священный Трибунал приговорил ее к сожжению на костре в том месте, где она творила свои злодеяния.

– Страх берет, как послушаешь вас…

Суровое выражение вдруг исчезло с лица Спиры, в глазах его заиграли лукавые огоньки:

– Я обещал вам объяснить еще кое-что, но заранее прошу извинить меня. Когда в Акаригуа я понял, что вы признали во мне инквизитора, распоряжавшегося казнью Берты, то уж хотел было приказать Санчо Мурге покончить с вами. Вы стали представлять для меня серьезнейшую опасность, как, впрочем, и Федерман, осведомленный не хуже вас. Тем и объясняется моя резкая перемена в отношении к Гольденфингену. Вы спросите, почему я не велел убить его? Причина проста: я не боюсь крови, но всегда старался поступать по справедливости. Гольденфинген ни в чем не виноват и ни о чем не догадывался. Ну, а вы обязаны жизнью моему племяннику.

– Как это?

– Мне явилась его тень и запретила причинять вам какой бы то ни было вред, ибо вы тоже ни в чем не виноваты передо мной.

– Господа, не угодно ли парного козьего молока? – раздался у них за спиной голос.

Гуттен еще раз взглянул на Спиру и поднес к губам кружку с молоком. Над кораблем закружились чайки, а потом с пронзительным криком улетели в сторону близкого уже берега Венесуэлы.

Солдат, привезенных епископом из Санто-Доминго, было так много, что некоторую их часть пришлось поместить в церкви, но с тем непременным условием, что они, как выразился Бастидас, «не будут устраивать из господнего храма притон». Покуда Спира и Гуттен шли по улочкам Коро к себе, встречные испанцы поглядывали на них холодно, враждебно и недоверчиво.

– Нам никак не прокормить столько ртов, – заявил Хуан де Вильегас. – Мы уже и сейчас голодаем – не так, конечно, как во время похода по льяносам, но все же пояса пришлось затянуть потуже.

Спира окинул его высокомерным взглядом, а Вильегас, нимало не смутясь и не утратив любезности, продолжал:

– Здесь, ваша милость, мы выстроили вам новое жилище, приложив к этому и охоту, и усердие. Соблаговолите осмотреть его и сказать, по нраву ли оно вам.

Наместник бегло оглядел убогую хижину и тотчас растянулся в предусмотрительно повешенном гамаке.

Гуттен же отправился к епископу. Родриго де Бастидас, выпив не менее четырех пинт прохладительного, сказал:

– Ну, любезный друг, вы все-таки решили стать заместителем этого тупого и кровожадного мерзавца?

– Решил, ваше преосвященство, – с твердостью отвечал Филипп.

– Поскольку я убежден, что господь вызволит праведника из любой беды, поступайте как знаете. Хочу только предупредить: ваш отказ возглавить экспедицию сильно повредит вам во мнении войска. Оно не желает больше подчиняться немцам, а исключение готово сделать лишь для вас. Все уверены, что над ними тяготеет проклятье.

Епископ говорил с такой непреложностью, что покрасневший Филипп смешался и только после долгого молчания ответил:

– Скажу вам, ваше преосвященство, как на духу: проклятье тяготеет не над Спирой, а надо мной, и в неудачах, преследующих нас от самой Испании, повинен не он, а я. – И рассказал Бастидасу о пророчествах Фауста и о предсказаниях Камерариуса. Епископ не дал ему договорить:

– Да вы с ума сошли, Филипп! При чем тут вы, если задолго до вашего прибытия Альфингер с Федерманом погубили тысячи испанцев?! Нет, злоносец – это Спира, и ежели вы твердо намерены следовать за ним, то возьмите по крайней мере вот эту ладанку и вот эту алебастровую фигу, чтобы уберечь себя от сглаза и порчи. Несчастья, которые неотступно преследуют немцев, посланы им господом в наказание за то, что столь многие из них прельстились Лютеровой ересью.

Войско, как и предсказывал епископ, поначалу наотрез отказалось повиноваться Спире, и его преосвященству пришлось призвать на помощь все свое красноречие и изворотливость, чтобы переубедить недоверчивых и суеверных испанцев. Снова пригодился Лопе де Монтальво, который с пеной у рта доказывал, что тяжелые потери первой экспедиции ничего не значат и что, кроме Спиры, некому возглавить вторую. Признательный наместник тотчас отдал под начало Лопе всю конницу, хотя, как шипел Перес де ла Муэла, «из сотни лошадей в Коро вернулось только двадцать девять».

Наступил новый, 1540 год. Филипп по-прежнему ломал себе голову, пытаясь понять, кто же все-таки приносит экспедиции несчастье – он или Спира? Доводы епископа его не успокоили, и он прибег к помощи все того же Переса де ла Муэлы, столь же сведущего в астрологии, сколь и в медицине.

– Это сказал вам доктор Фауст? – так и взвился лекарь, выслушав Гуттена. – Великий чернокнижник Иоганн Фауст? Если он предостерегал вас от поисков Дома Солнца, разумней было бы послушаться и при первой же возможности воротиться в Германию! Если вы желаете гоняться за призраком, воля ваша. Но я, вы уж простите меня, вам не товарищ. Я своими глазами видел, а нынешние ваши слова только подтвердили, что бедствия и злосчастья преследуют нас и не уймутся, покуда не покончат и с вами, и со всеми вашими спутниками.

В тот же день Филипп написал длинное и прочувствованное письмо брату Морицу, которое кончалось такими словами: «Боюсь, что премудрый Фауст был прав, и пока что все свидетельствует о том, что он угодил в самую точку».

Все утро Филипп обсуждал со Спирой предстоящее путешествие.

– Ума не приложу, – говорил наместник, – как прокормить эту ораву проходимцев, нагрянувшую в Коро.

– Приветствую вас, господа! – раздался вдруг любезный голос Диего де Монтеса.

Спира, недовольный тем, что ему помешали, хмуро кивнул в ответ.

– Известно ли вам, что среди прибывших с епископом находится и Педро Лимпиас?

Глаза Спиры вспыхнули.

– Тот, что был правой рукой Федермана?

– Он самый. Но теперь, после того как Федерман оставил его в Кабо-де-ла-Вела, он люто возненавидел его. Никто лучше Лимпиаса не знает пути к Дому Солнца.

На сморщенном брюзгливой гримасой лице Спиры появилась улыбка. Он вытянул шею, ловя каждое слово Монтеса.

– Лимпиас рассказывает, – продолжал тот, – что они побывали в стране, сказочно богатой золотом, серебром и изумрудами.

– Славно, черт возьми! – благодушно заметил Спира, поглаживая бороду. – Отчего же вы не привели его ко мне?