Франсуаза Саган - Сиреневое платье Валентины

В а л е н т и н а. Мари, ты любила многих мужчин?

М а р и. Нет. Одного.

В а л е н т и н а. Своего мужа?

М а р и. Нет, почему его? Мне повезло, я один раз встретила настоящего мужчину. И потом всю жизнь его любила. А кроме него — Сержа. Тебя, его и Сержа — в своей жизни я только вас троих и любила. Смешно, но так, да где же он, мой кофе?

В а л е н т и н а. Мари. Мари, я люблю Сержа.

М а р и (кричит). А! Я тебе не разрешаю.

В а л е н т и н а. Что ж, спасибо тебе!

М а р и. Я боюсь, что ты заставишь его страдать.

В а л е н т и н а. А может быть, он-меня.

М а р и, Кто из вас в один прекрасный день уедет в Монте-Карло?

Пауза.

В а л е н т и н а. Ты знала?

М а р и. догадалась. Эта роль — не твое амплуа. Когда тебе было восемь лет, ты уже смеялась над сыном садовника.

В а л е н т и н а. Послушай, но он же был такой глупый. Ты помнишь?..

М а р и. Помню. Но речь идет о Серже.

В а л е н т и н а. Мне… С Сержем все иначе.

М а р и. С Сержем — спи с ним, если хочешь, или, вернее, продолжай. Он молодой, сильный, он — красивый. Спи с ним. Но не больше.

В а л е н т и н а. На этот раз — больше.

М а р и. Что ж, значит в этот раз тебе не повезло. Или тогда открой ему правду.

В а л е н т и н а. Правду, правду, что вам всем далось это слово? Что за невыносимый запах у вашей правды? И вообще, что значит «правда» для меня?

М а р и. Правда для тебя — это то, что каждые полгода ты уходишь из дома с новым мужчиной.

В а л е н т и н а. А если не в этом моя правда?

М а р и. Ты живешь не среди поэтов и привидений. Ты живешь с мужем. И все, что ты ему причиняешь, — это для него правда, пусть даже ты с ней не считаешься. Пусть даже ты ведешь себя так, как будто тебе двенадцать лет. От куда твое знание любви, от кого? И если в твоем отношении к Сержу есть искрящиеся грани, не обязательно он вызвал их блеск, просто тебя другие давно научили так блестеть.

В а л е н т и н а. Замолчи.

М а р и. Нет, Что сделало из тебя прелестную любовницу и одно временно рассеянно-очаровательную женщину? — твое прошлое. Твоя способность видеть в жизни только одно и закрывать глаза на все остальное. Твои глаза, Валентина, открыты для удовольствий и зажмурены на то, что может им помешать. Например, на терзания Жан Лу.

В а л е н т и н а. Между вами договоренность.

М а р и. Существуют договоренности и между расистами и неграми, и между сильными и слабыми.

Пауза.

В а л е н т и н а (внезапно садится). Мне стыдно.

М а р и. Не преувеличивай. Стыдно чего?

В а л е н т и н а. Стыдно, что я оказалась за оградой нашего сада.

Пауза.

М а р и. Но как, скажи мне, как ты сделалась такой?

В а л е н т и в а. Ты не поймешь. Например, я — на берегу моря, с мужчиной, ему весело со мной, он смеется мне и смотрит на меня так особенно… Когда путешествуешь, по ночам все небо усеяно звездами.,.

М а р и. На берегу моря с тобой мог бы смеяться и Жан Лу.

В а л е в т и н а. Он и смеялся.

М а р и. Понимаю. Одного раза тебе достаточно.

В а л е в т и н а. Да нет. Я его очень люблю, уверяю тебя.

М а р и. Очень… Ты его любишь «очень». Как ловко служат тебе маленькие словечки. Они укрощают для тебя неукротимые глаголы. Ты «очень» любишь Жан Лу, ты в меня, наверно, «очень» любишь… Что сделало с грамматикой ваше поколение! А Серж? Как ты любишь его?

В а л е н т и н а (мягко). Именно его я просто люблю.

М а р и. Вот незадача! К тому же он, как ты знаешь, моложе тебя.

В а л е н т и н а. Да. На десять лет.

М а р и. На двенадцать. Я родила его в двадцать лет.

В а л е н т и н а. Как бы там ни было, если и ему скажу…

Пауза.

М а р и. Когда ты ему скажешь?

В а л е и т и в а. Жан Лу хочет, чтобы сегодня вечером.

М а р и. Я пойду куда-нибудь с моим нотариусом. Но, черт побери, где мой кофе? Оракул…

Входит О р а к у л. У него жалкий вид.

Что с моим кофе?

О р а к у л. Прошу мадам простить меня. Я не могу найти банку с кофе.

М а р и. Как? Я купила пятьдесят банок, без кофеина, с кофеи ном, бразильского, стерилизованного, гранулированного, не знаю какого еще!

О р а к у л. Вот именно. А эта фирма, мадам, проводит лотерею на мотоцикл.

М а р и. Господи, какой еще мотоцикл?

О р а к у л. Выигравший получает мотоцикл, но нужно отослать этикетки с банок… на них номера.

М а р и. Ну?

О р а к у л. А без этикеток все банки одинаковы, и, не изучив еще достаточно вкуса мадам, мне затруднительно определить...

М а р и. Значит, вы хотите сказать, что у меня теперь пятьдесят анонимных банок? Оракул, вы что, с ума сошли? Зачем вам мотоцикл? Ездить по воскресеньям загорать в лес?

О р а к у л. Мадам права. Мне надо было дождаться, пока банки опустеют.

Но в таких конкурсах быстрота решает все, знаете, какая конкуренция.

М а р и. Чем я прогневила небо? Мы еще продолжим этот раз говор, Оракул. Пока что принесите мне, что под руку попадется. Приготовьте кофе и для мадам, ей нужно под держать силы.

Оракул выходит.

В а л е н т и н а. Что скажет Серж?

М а р и. А вот этого, Валентина, я не могу тебе сказать. Представления не имею. Это железное поколение; они настоль ко безразличны ко всему, что если случайно они к чему-нибудь вдруг менее безразличны, это уже драма.

Ничего не поделаешь — страдать они считают неприличным.

В а л е н т и н а (мягко, почти мечтательно). Мне кажется, и я тоже буду страдать.

М а р и. Но впервые в жизни я ничем не смогу тебе помочь. И от этого я тоже буду страдать, Валентина.

В а л е н т и н а. Серж больше меня не захочет видеть. Я вернусь домой.

Жан Лу будет горевать больше обычного. Я начну подкупать Оракула и выспрашивать у него о том, что происходит у вас в доме. Он будет приезжать на своем мотоцикле ко мне на авеню Георга Пятого. Он станет моим Гермесом, моим упреком, моим сожалением. На рождество я подарю ему мерзкий бюст Бонапарта, который стоит у меня в вестибюле.

М а р и. Дурочка. Как бы мой сын ни возмущался, мы-то с тобой будем встречаться.

В а л е н т и н а. Но старое не вернется: ты меня станешь осуждать. Я больше не буду в нашем саду.

М а р и. Ты думаешь, мы вольны над своей памятью? Я всегда буду видеть тебя, Валентина, в саду с полосатым котенком. детство между двумя людьми хуже, чем тридцать лет супружеской жизни.

В а л е н т и н а. Мари, я несчастна.

М а р и. Да нет, нет. Чувствовать это — уже само по себе счастье.

Занавес

Та же декорация. На сцене Ж а н Л у и М а р и. Шесть часов вечера.

М а р и. Вы сочтете меня нескромной.

Жан Лу жестом возражает.

Впрочем, это не имеет значения. Вы, наверно, заметили, как в жизни тактичность легко переходит в эгоизм.

Ж а н Л у. Я в жизни ничего не замечал. У меня сложная профессия, с утра до вечера на грани между успехом и банкротством.

М а р и. Тем хуже. Сейчас нам не время обсуждать эти темы. дорогой Жан Лу, я знаю. В отношении Валентины.