Владимир Чивилихин - Память (Книга вторая)

— Могучий восточный царь Бату, — снова закричал половец, — пришел гостем к богатому и славному князю Басили и оказывает ему великую честь! Он приглашает его и знатных людей города отведать яств и принять щедрые подарки!

— Если царь Бату пришел гостем, — через минуту ответили со стены, — то пусть и пожалует со своей свитой к нам. Мы спустим со стены удобные лестницы и встретим гостей чем богаты.

Бату-хан, когда ему перевели ответ, поежился и хмуро посмотрел на Субудая.

— Великий и могучий восточный царь Бату, — продолжал половец, выслушав спутника-монгола, пожалует также князя Басили землями и городами с вечной богатой данью! Юный князь Басили станет в этой стране самым сильным, самым великим князем!

— Щагол щаглуя на осиновом дубу! — раздался со стены молодой дерзкий голос, и, показалось, башни дрогнули от хохота, и кони снова замотали головами, а собака гусляра залаяла надрывно, с подвывом.

— Цыц! — утихомирил народ бородач в собольей шубе, стоявший подле князя, и зычным голосом обратился к послам: — Наш князь желает знать, за какие услуги он получит от царя Бату этакое ублаженье?..

Любознательный Читатель. Вся эта сцена придумана?

— Да, но есть основания придумать ее. Предводители орды всегда пытались брать города малой ценой, сначала склоняя жителей к капитуляции лестью, обманом или угрозами. Так было и до Козельска и после него. С. М. Соловьев писал, например, что у одного из городов на Буге Батый поставил двенадцать пороков, то есть стенобитных машин, но не смог разбить стен и «льстивыми словами начал уговаривать граждан к сдаче, те поверили его обещаниям, сдались — и были все истреблены». Что же касается Козельска, то Ипатьевская летопись прямо свидетельствует: враги сначала попытались «град прията» не каким-то другим способом, а именно «словесы лестьными», то есть лживыми. Не вышло…

— Чем должоп платить наш князь за этакие милости? — спросили со стены.

— Великий и щедрый царь Бату желает почтить юного князя богатыми подарками, а всех жителей милостью своей, когда они откроют этот славный город для нашего недолгого отдыха.

Князь Василий вдруг вскочил с места, шагнул и выбросил вперед руку со странно сложенными пальцами — меж указательным и средним торчал розовый большой. Стена загудела шибче, вокруг ханской юрты возникло шевеление, послы оживленно заговорили меж собой, собака жутко завыла, а гусляр вдруг закричал, что у безбожных агарян льстивые языки, мало сил, а стрел и корма нет. Его перекричал тонким голосом половец:

— Иначе великие полководцы Субудай и Бурундай разотрут ваш город в пыль, а жителей утопят в крови!

Потом никаких слов не стало слышно, и половец вместе с монголом потащили певца к ханской юрте. Их свирепо хватала за полы собака.

— Ату Бату! Ату Бату! — кричали со стены.

Несколько всадников ринулись навстречу послам. Один из воинов спешился, взмахом сабли разрубил собаку пополам, потом воткнул гусляру нож выше левой ключицы, вспорол грудь и бросил вырванное сердце к стене. Оно трепетало на снегу, замирая. Все онемело и закаменело вокруг на мгновение.

Вот крики ужаса и боли разорвали тишину, над местом казни гусляра воздух со свистом пронзили стрелы. Длинные, шурша на излете оперением, они долетели до ханской юрты. Всадники загородили хана и его свиту живой плотью, а вся орда подалась назад, в кусты. Пали с коней насквозь пронзенные воины, завизжали кони. Субудай спокойно и внимательно смотрел из кустов, как далеко летят с башен эти тяжелые урусские стрелы. Человеческая рука не могла натянуть тетиву столь сильного лука, и, должно быть, здешние урусы умели делать воротковые натяжные устройства. Таких луков сейчас не было в распоряжении Субудая, как не было стрел.

Приближаться к стене полководец теперь опасался — караульные на башнях посылали свои сильные стрелы даже в шевелящиеся кусты. Его, окруженного стражей, узнавали со стены и не раз пытались достать дальнобойной стрелой. Маленький князь урусов с утра до вечера бегал по стене со своими ровесниками. Взрослые воины разрешали ему наводить стрелу и спускать чеку…

Все это было так, не совсем так или совсем не так; бесспорными, подлинно научными подробностями о беспримерной Козельской обороне мы не располагаем и даже не знаем в точности, кто такой был малолетний князь Василий козельский. На Руси несколько князей носили это имя. Василий (Васильке) Борисович, например, внук смоленского князя Давыда Ростиславича, в 1218 году княжил в Полоцке и упомянут только В. Н. Татищевым. В том же году, по летописным данным, умер на княжении в Торжке Василий Мстнславич, сын Мстислава Удатного и внук Мстислава Храброго. Уцелел во время нашествия орды Василий Всеволодович, правнук Всеволода Большое Гнездо, умерший в 1249 году князем ярославским. 4 марта 1238 года, как мы знаем, принял мученическую смерть в Ширенском лесу Васильке Константинович ростовский…

О происхождении же Василия козельского ничего не известно. Екатерина II в своих исторических сочинениях и петербургские геральдисты при учреждении герба Козельска назвали его «Титычем», но никакими документами или ссылками на них это отчество подтверждено не было, и современные историки условно считают малолетнего козельского князя, при котором его удельный городок выдержал феноменальную семинедельную осаду орды, внуком князя козельского и черниговского Мстислава Святославича, что погиб в 1223 году, — над ним и его соратниками, завернутыми в ковры, пировали Субудай и Чжэбе после победы на Калке…

Цепочка прошлого разорвалась, в ней недоставало одного крепкого звенышка, и я все чаще вглядывался в маленький кружочек на карте.

Надо ехать в Козельск!

Многие средневековые города Чернигово-Северской земли, упомянутые в летописях как свидетели больших исторических событий, исчезли, и ученые давно спорят, где находились, к примеру, Домагощ или Неренск. Но Козельск-то стоит на прежнем месте, и пора нам с читателем побывать в нем, и если даже мы не найдем ни одной достоверной и свежей подробности, связанной с его героической обороной, то просто поклонимся этому святому месту и осветлим нашу память о предках минутой молчания.

Солнце не показывалось целый день; хмурились, суля дождь, небеса, но под вечер очистились, по-осеннему блекло заголубели. Солнца отсюда не было видно — приверха вошла в тень крутого левобережья, зато щедрым предзакатным светом облило оно по ту сторону реки высокую охвоенную гряду, похожую на гигантскую зеленую стену, желтеющий лиственный лес у ее подножия, и посреди него, как в старой позлащенной раме, виднелись купола, скелеты шпилей, щербатые стены, невзрачные пристройки и еще что-то бесформенное и неразборчивое.