Владимир Чивилихин - Память (Книга вторая)

Бату не забыл, однако, о последнем победном пире. Он затаил злобу, отложив месть до удобного случая, а пока лишь пожаловался Угедею. Великий хан, очевидно, увидел в этом эпизоде зародыш будущих распрей между потомками Чингиза и, быть может, почуял первый тревожный признак неминуемого распадения необъятной империи. Он страшно разгневался и не пожелал видеть даже родного сына своего Гуюка, послав его «брать крепкие города и переносить тяжкие труды». Хархасуню же передали слова Угедея: «У кого Хархасунь научился поносить так нашего родственника? За такие преступления его надо бы казнить, но я пошлю его с Гуюком».

Следовало бы привести слова Угедея, соизволившего, по совету нойонов, все-таки допустить сына к себе для отеческого внушения: «Когда ты отправился в поход, то по дороге перебил всех ратников и охладил их рвение. Не думаешь ли ты, что народ Орусы, устрашившись одного тебя, покорился, и потому ты осмелился оскорбить старшего твоего брата, как врага?.. Субеэтай, напереди, заслонял и защищал тебя, и ты, с большой ратью, взял эти несколько родов Орусы; сам же по себе ты не показал доблести ни на копытце козленка. Хорош молодец!»

Так перевел это важное место «Юань-чао би-ши» П. И. Кафаров в середине прошлого века, несколько упрощая, адаптируя подлинник. А вот перевод С. А. Козина 1941 года, в котором назидание Угедея полнится любопытными деталями: «Говорят про тебя, что ты в походе не оставлял у людей и задней части, у кого только она была в целости, что ты драл у солдат кожу с лица. Уж не ты ли и Русских привел к покорности этой своею свирепостью? По всему видно, что ты возомнил себя единственным и непобедимым покорителем Русских, раз ты позволяешь себе восставать на старшего брата. Не сказано ли в поучениях нашего родителя, государя Чингиз-хана, что множество-страшно, а глубина-смертоносна? Тото вы всем своим множеством и ходили под крылышком Субеэтая с Бучжеком, представляя из себя единственных вершителей судеб. Что же ты чванишься и раньше всех дерешь глотку, как единый вершитель, который в первый раз из дому-то вышел, а при покорении Русских и Кипчаков не только не взял ни одного Русского или Кипчака, но даже и козлиного копытца не добыл. Благодари ближних друзей моих Мингая да Алчидай-Хонхотай-цзанчина с товарищами за то, что они уняли трепетавшее сердце, как дорогие друзья мои, и, словно большой ковш, поуспокоили бурливший котел. Довольно! Дело это, как полевое дело, я возлагаю на Батыя. Пусть Гуюка с Аргасупом судит Батый!»

Бучжек — это сын Толуя, младший брат Монке, отличившийся, очевидно, при разгроме половецких становищ, Аргасун-Хархасунь, внучатый племянник Чингиза, а Субеэтай, естественно, главный полководец орды Субудай, «под крылышком» которого чингизиды «всем своим множеством» ходили в первый поход на Русь…

И еще одна цитата из «Сокровенного сказания»: «Потом (Угедей) приказал храброму Субеэтаю (курсив мой. — В. Ч.) идти войной на север… переплыть две реки Идиль и Чжаях (Итнль и Яик, то есть Волгу и Урал) и прямо идти на народ Кивамань (Киев)…» Как читатель знает со школьной скамьи, снова было собрано свежее степное войско. Но Субудай не пошел «прямо», решив, очевидно, прежде всего покончить с самой густонаселенной и богатой на Руси Чернигово-Северской землей. По летописным сведениям, уже ко времени похода князя Игоря на половцев в ней числилось более пятидесяти городов, и от большинства их остался, по словам средневекового русского историка, «только дым, и земля, и пепел». Погибла и великолепная столица княжества-Чернигов. «Пришедше же послании оступиша град Чернигов в силе тяжце. Слышав же Мстислав Глебович, внук Святослава Ольговича, нападение иноплеменных на град прииде на нь с вой своими. И лют бе бой у Чернигова, оже и тараны на нь ставиша и меташе на нь камением полтора перестрела, а камень яко можаху четыре мужа силнии подьяти его. Но побежден бысть Мстислав и множество от вой его. избиено бысть и град взяша и запалиша огнем». Следы нашествия, между прочим, видны и сегодня-на метровой глубине под полом Спасо-Преображенского собора раскопан толстый черный слой древнего пожарища, а в пещерах Болдинской горы рядами захоронены защитники города, погибшие в 1239 году…

Строго говоря, мы не знаем, кто из полководцев орды осаждал Чернигов и разорял землю северян, но вполне возможно, что это нелегкое дело взял в свои руки наш старый знакомец Субудай, «немалую язву понесоша» и здесь, отступивший отсюда в степи для сбора новых орд, чтоб через год ринуться на древний Киев. Старший из чингизидов Орда считался, очевидно, совсем не годным к воинскому делу, и поэтому официальным главой нового похода стал Бату — следующий по старшинству племянник Угедея. Русский же летописец отлично знал, кто фактически руководил ордой, подступившей к Киеву в 1240 году: «не от роду же его, но бе воевода его перьвый Себедяй богатоуръ и Боуроунъдаии багатырь, иже взя Болгарьскоую землю и Соуждальскоую». Однако Батыю и тогда приписывались доблести тех, кто ему служил. Вспомним слова средневекового нашего историка, исполненные трагико-эпнческой простоты: «Приде Батый Кыевоу в силе тяжцс, многомъ множьствомъ силы своей и -окроужи градъ… И не бе слышати от гласа скрипения телегъ его, множество ревения вельблюдъ его, рьжания от гласа стадъ конь его». О штурме древней столицы Руси всего несколько слов: «пороком же, бесъпрестани бьющимъ день и нощь, выбиша стены». Есть и еще некоторые подробности, но настолько скупые, что мы, кажется, больше знаем об осаде Трои и Карфагена, чем о штурме Киева поздней осенью 1240 года…

Любознательный Читатель. И все-таки нельзя ли хоть что-нибудь прояснить? Киев же! В одном месте орда била стены или во многих? Сколько дней и ночей? Кто руководил обороной? Что говорит археология?

— Прежде всего хотя бы в общих чертах обрисовать, что собою представлял средневековый Киев. Его недаром сравнивали с Царьградом! Уже в начале XI века Титмар Мерзебургский писал, что в Киеве восемь рынков и более четырехсот церквей.

— Но это же невероятно!

— Почему? В Киеве было плотное и многочисленное население — посадские люди, бояре, дружинники, священники, княжеская челядь, ремесленники, купцы, иностранцы-гости и постоянно живущие в городе иноплеменники. Тот же путешественник отмечал, например, что в Киеве много «весьма быстрых датчан». Жили в нем греки, армяне, евреи, верхушка «черных клобуков»… Конечно, большинство церквей было деревянными и домовыми, боярскими; они сгорали в пожарах и снова строились. Современная наука считает, что в Киеве перед нашествием орды численность населения приближалась к 50 тысячам человек. Для сравнения: в Новгороде тех времен жило 30 тысяч человек, в Лондоне-несколько меньше, а позже в крупнейших ганзейских городах Гамбурге, Гданьске и других — приблизительно по 20 тысяч жителей. Средневековый Киев делился на несколько частей. Был «город Ярослава», «город Владимира», «Замковая гора», Посад… Площадь его наиболее плотно заселенной части определена в 360-380 гектаров.