Владимир Чивилихин - Память (Книга вторая)

— Похоже. Только не понимаю, зачем Субудаю было нужно это массовое бессмысленное убийство беззащитных людей? Это же был полководец, а не убийца.

— Наполеона тоже называют гениальным полководцем. Субудай хотел наказать за неповиновение, убрать свидетелей его слабости, а также запугать новгородских разведчиков Селигерской дорогой, загроможденной изрубленными трупами… Сил у Бату оставалось все меньше, и они были разделены в тот момент на несколько отрядов — Бурундай выходил из Ширенского леса на Селигерский путь, Субудай штурмовал Торжок, отборные сотни охраняли ставку хана, часть войска застряла у Твери — этот город пал, как и Торжок, в марте, и еще какие-то группы грабителей, добравшихся до Костромы и Галича-Мерьского, догоняли главные силы Субудая.

— Но зачем тогда сей выдающийся полководец задержался под Торжком на целых две недели? Ведь, наверное еще под Торжком он понял, что Новгорода ему не видать. Не проще было бы покатать в зубах этот крепкий орешек — последнюю и такую стойкую русскую крепость, — да уйти поскорее с добычей в степь, сберегая время, людей и силы?

— Он не мог этого сделать. Крепкий орешек имел ядрышко, бесценное для Субудая, — большие запасы зерна. И в частности, поэтому конница Бурундая, проделавшая тяжелый бескормный путь лесными заснеженными дорогами по маршруту Владимир— Сить — Ширенскии лес, должна была, наверное, устремиться за сотни километров к Торжку, где надо было во что бы то ни стало подкормить лошадей и наполнить торбы зерном, чтоб его хватило до Новгорода.

— А тут из-за двухнедельной задержки под Торжком путь к Новгороду преградили разлившиеся реки?

— Никакого разлива еще не было.

— Но этого же сейчас нельзя доказать!

— Гидрометеорологических данных по Приильменью на весну 1238 года у нас, конечно, нет, и никогда их ни у кого не будет. Но если бы путь к Новгороду орде преградили разлившиеся реки, то летописи, десятки раз фиксирующие природные факторы, влиявшие на более мелкие политические и военные события, непременно бы отметили это обстоятельство в такой исторически важный момент.

— А что писали о нем историки?

— У Татищева, располагавшего, кстати, несколькими погибшими позже списками, нет ничего про разлившиеся перед Новгородом реки, вскрывшиеся озера или растаявшие приильменские болота. Правда, в одной из многочисленных редакций его «Истории Российской» есть упоминание о тепле и лесах, преградивших путь Батыю, оно выглядит как предположение автора-летописного подтверждения факта весенней распутицы я не нашел. Молчат о разливе и летописи, найденные после Татищева.

— Однако это все же не доказывает, что распутицы не было, — мало ли сведений летописцы, сидевшие в своих темных кельях, не фиксировали.

— Новгородская земля, между прочим, сохранила больше других земель Руси летописных манускриптов. Это объясняется не только тем, что она уцелела от разорения ордой Бату-Субудая или высоким уровнем грамотностив ней всегда было больше, чем где-либо на Руси, монастырей, где обычно велось русское летописание. Современный читатель может даже не поверить, но это правда научная — к концу XVII века в одном лишь Новгородском уезде и только монастырей, имевших крепостные дворы, было восемьдесят четыре! В XIII веке их было, конечно, меньше, но, очевидно, достаточно много, потому что до наших дней дошло в целости шестнадцать новгородских летописных манускриптов. Все новгородцы весной 1238 года пережили время тягостной неизвестности, все знали о надвигавшейся по Селигерскому пути опасности, и совершенно невероятно, чтобы многочисленные летописцы не отметили причины отступления Бату-Субудая, если б она была столь обыденно простой и очевидной. Видимо, новгородские летописцы, считавшие свершившийся оборот событий чудом, не знали подлинной причины, которая заключалась в отсутствии достаточных сил у орды, в огромных, почти катастрофических потерях, в просчетах и воинской осторожности Субудая.

— А что говорит по этому поводу другой классик нашей исторической науки — Карамзин?

— «Уже Батый находился в 100 верстах от Новгорода, где плоды цветущей долговременной торговли могли обещать ему богатую добычу, но вдруг испуганный, как вероятно, лесами и болотами сего края — к радостному изумлению тамошних жителей обратился назад»… Как видите, Карамзин тоже ничего не пишет о разливе, а лишь о лесах и болотах, причем сам явно сомневается, что они могли быть истинной решающей причиной поворота орды, потому что вставляет в свою фразу предположительное вводное «как вероятно».

— Ну, а Сергей Михайлович Соловьев с его подробнейшей пятнадцатитомной «Историей России с древнейших времен»?

— В этом фундаментальном труде интересующему нас событию тоже посвящена одна-единственная фраза: «До Торжка дошли Селигерским путем… но, не дошедши ста верст до Новгорода, остановились, боясь, по некоторым известиям, приближения весеннего времени, разлива рек, таяния болот»… Не будем останавливаться на том, что в тексте отсутствуют те самые «некоторые известия», которые мы тщетно ищем. С. М. Соловьев правильно говорит о боязни приближения весны, хотя это лишь одна, и не самая главная, сторона дела. Куда важнее было совершенно неоспоримое — Субудай вовремя понял, что у него уже не хватит сил, чтобы взять такую мощную крепость, как Новгород. Если б он располагал войском в 200— 250 тысяч сабель и был бы уверен в быстрой победе, то непременно воспользовался бы случаем! И Субудай был напуган, конечно, не лесами и болотами — он прошел ими тысячи верст по стране чжурчжэней и русских, а неминуемой грядущей потерей добычи и гибелью остатков своего войска! И мы не знаем, радостно ли изумилась сильная новгородская дружина, узнав позже истину, иль подосадовала, что упустила свою законную добычу, — не будем идеализировать феодальные времена и нравы с их общепринятыми тогда способами получения, так сказать, нетрудовых доходов…

Раскроем некоторые средневековые источники, где нет ничего о пресловутой распутице, но есть попытки сознательно обмануть соотечественников, спекулируя на их доверии и темноте. Вот как объясняли причины отступления Батыевой орды церковники: «И поиде к Великому Новуграду, и за 100 верст не доходя возвратися, нападе на него страх, инии глаголют, яко Михаила Архангела виде с оружием путь ему возбраняющее». Добавлю, что если этот летописец сделал все же скидку на слух — «инии глаголют», то по другим летописям «объяснение» звучит вполне категорично: «Новгород же заступил бог и святая и великая соборная и апостольская церковь Софии, и святой преподобный Кирилл, и святых правоверных архиепископов молитва». Сколько бурсаков и семинаристов, слушателей духовных академий, священников, грамотных и верующих крестьян, рабочих, купцов, солдат, чиновников, мещан усваивали эту «святую» ложь!