Сергей Парфёнов - Виа Долороза

При этом он глумливо подхихикивал, а потом вдруг начал громко и часто икать.

Бельцин недовольно посмотрел на сидящего рядом Кожухова.

– Выведите его отсюда… А то облюет тут все… В туалет, в туалет!

Кожухов подозвал двух охранников, стоявших у входа, и кивнул им на захмелевшего мэра. Те подхватили Харитонова под руки и, не смотря на его отчаянное сопротивление и возмущенные крики "В чем дело? Уберите руки!" осторожно вывели его из праздничной залы.

А на следующее утро уборщицы Белого дома тихонько матерились, убирая сильно загаженный подземный туалет…

Михайлов появился в Москве лишь на следующий день. Оправившись от крымских потрясений и сделав самые необходимые назначения, он подъезжал к Белому дому. Черное бронированное тело членовоза легко вкатило во двор дома правительства Российской Федерации и остановилось прямо перед центральным входом. Сопровождавший Михайлова полковник вышел из машины и распахнул перед ним дверцу. Михайлову показалось, что сделал он это не достаточно поспешно и почтительно… Чего-то не хватало в этом движении, к которому президент привык за многие годы. Михайлов отметил это почти автоматически и неспешно вылез из автомобиля. Оглянувшись в сторону нацеленных на него телекамер, он победно помахал рукой, зная, что скоро этот жест и улыбка будут миллионными экземплярами растиражированы по всему миру. Затем он повернулся к толпе встречающих и поискал глазами Бельцина… Бельцина нигде не было… Стараясь скрыть досаду, Михайлов повернулся к журналистам и подумал: "Сложно будет! Ну, ничего… Еще ничего не потеряно!"

– Товарищ президент… Алексей Сергеевич… Агентство ТАСС! – Теплов, журналист, с которым Михайлов был давно лично знаком, протягивал в его сторону микрофон с голубой наклейкой. – Какие вы собираетесь предпринять шаги в ближайшее время? Что будет с путчистами?

– Главное, я вам хочу сказать, что демократия устояла! – воодушевлено начал Михайлов. – Значит, все что мы успели сделать за эти годы мы сделали не зря… Советский народ и особенно москвичи, за эти дни показали образцы мужества и героизма… И это, значит, процесс реформ, начатый перестройкой, необратим…

Говорил он с окающим говорком, с каким обычно разговаривал на публике, выговаривая букву "г" почти как "х", и почти каждое слово сопровождая жестом ладони, словно это помогало лучше его понять. Продолжая говорить, Михайлов не отводил тревожного, внимательного взгляда от входа в здание – ждал появления Бельцина. Наконец из стеклянных дверей показался хозяин Белого дома, – высокий и подтянутый, после произошедших событий он стал как будто еще выше. Он подошел к Михайлову и с каким-то особым, повышенным чувством собственного достоинства поздоровался. И хотя в его приветственных словах теперь проскальзывали отсутствующие ранее высокомерные нотки, у Михайлова отлегло от сердца. "Все нормально! – подумал он. – Все нормально!"

Покончив с официозом взаимных поздравлений, Бельцин повел Михайлова в зал заседаний Верховного Совета России. Заполненный зал встретил президента Союза весьма сдержанно – совсем не так, как раньше, на Пленумах ЦК, – бурей восторга и шквалом аплодисментов. На сей раз ему достались лишь редкие и жидкие хлопки…

Михайлов подошел к трибуне и привычно стал говорить о победившей демократии, об общих усилиях союзной и Российской власти на непростом, тернистом пути либеральных преобразований.

– Я не побоюсь этих слов, – вещал он с трибуны, – но путч ещё больше сплотил нас, объединил все демократические силы страны, заставил нас многое переосмыслить, и многое переоценить. Скажу больше, – я вернулся в совершенно другую страну и сам я уже не тот, каким уезжал отсюда несколько дней назад…

Но за всей этой словесной трескотней Михайлов даже не обратил он внимание и на то, что Бельцин сидит в президиуме какой-то нахохлившийся и настороженный – он словно ждет чего-то. Неожиданно на сцене из-за кулис появился Харитонов. Осторожно подкравшись к Бельцину, он что-то возбужденно зашептал ему на ухо. Бельцин кивнул, достал из пиджака толстую авторучку и старательно, длинным росчерком подписал перед собой какой-то документ. Затем поднялся, взял со стола подписанный лист и направился к трибуне. На губах у него блуждала иезуитская улыбка. Михайлов, почувствовав неладное, осекся на полуслове и изумленно уставился на приближающегося к нему российского президента. Подойдя к трибуне, Бельцин повернул к себе микрофон и громко произнес:

– Уважаемые депутаты! Только что я подписал Указ о приостановлении деятельности Коммунистической партии Советского Союза на территории России!

Большой зал изумленно охнул, зашевелился тревожно и пошел неровными волнами. Бельцин поднял руку, призывая зал к спокойствию.

– Указ вступает в силу с момента его подписания! В настоящий момент исполнение этого Указа уже началось! Мною дано указание Центральному банку России перевести денежные средства со всех счетов компартии, включая региональные, областные и прочие, на счета федеральных органов власти! Кроме того… Сейчас в Москве уже началась передача под юрисдикцию России зданий и сооружений, принадлежащих КПСС. Поэтому считаю, что с этого момента КПСС свою деятельность в Российской Федерации прекратила!

Это был даже не нокаут, это было хорошо спланированное политическое убийство! Пока у КПСС ещё оставались деньги, здания, помещения ещё оставалась надежда, что все можно отменить, вернуть, подать апелляцию в Верховный суд. Но когда уже нет ни имущества, ни парткомов, ни партийных касс – значит, нет и самой КПСС! А обратно, как известно, покойников не носят… Михайлов, едва придя в себя от пережитого шока, попытался что-то слабо возразить, забыв даже про свое привычное гыкание:

– Владимир Николаевич! Так нельзя… Считаю решение несогласованным! Оно может вызвать волну антикоммунистической истерии… Привести не только к нарушению закона, но и подрыву демократического согласия в обществе.

Но Бельцин лишь снисходительно махнул в его сторону рукой – полно, мол, Алексей Сергеевич, полно… Дело сделано…

О том, что было потом Михайлову не хотелось даже вспоминать…

Зал неистовствовал – депутаты повскакивали со своих мест, президиум на сцене смешался, – кругом ликование, восторг и аплодисменты. В начавшейся суматохе Бельцина окружили и, поздравляя, повели куда-то, а растерянный Михайлов так и остался неприкаянно стоять у трибуны. Перед тем как уехать в Кремль, он все же решил попробовать что-то изменить и самолично направился в кабинет к Бельцину.

– Что вы делаете, Владимир Николаевич? – первое, что он сказал, едва успев открыть дверь кабинета российского президента. Стоявший у президентского стола Чугай взглянул на него и презрительно отвернулся.