Сергей Парфёнов - Виа Долороза

– Что я делаю? – свирепо переспросил Бельцин, вырастая из-за президентского стола тяжелой грозной глыбой. – Нет, это что вы делаете?

При этом взгляд его холодных серых глаз был настолько яростен и непримирим, что в голове у президента Союза заметались тревожные и смутные догадки: "Неужели ему что-то стало известно? Не поддаваться! Не поддаваться и все отрицать…" От этих мрачных мыслей белоснежная сорочка у Михайлова мгновенно взмокла и горячим горчичником прилипла к спине. Бельцин между тем с раскаленной желчью в голосе продолжал:

– Сегодня без согласования со мной вы назначили министром обороны ближайшего сподвижника Вязова! (У Михайлова облегченно отлегло от сердца и он обессилено вздохнул.) А председателем КГБ поставили одного из участников путча, человека Крюкова! Нет, так дело не пойдет! У нас с вами уже есть горький опыт… Прошу теперь все кадровые изменения – только по согласованию со мной! А этих надо сменить!

Михайлов неторопливо достал из кармана отутюженный батистовый платок и обстоятельно обтер вспотевшую лысину. Подумал успокоено – "Зря переволновался…", а потом, убрав платок обратно, расплылся в умиротворенной улыбке:

– Хорошо, я обещаю разобраться, Владимир Николаевич…

Но Бельцин обжег его тугим и гневным взглядом и, наморщив тяжелый нос, бросил бесцеремонно:

– Нет! Или вы сейчас звоните начальнику Генштаба и говорите ему, что он уже не министр или я иду в парламент и говорю, что союзное руководство путч ничему не научил!

Михайлов растерянно замер – "Что за тон?!". Он уже раскрыл было рот, чтобы возмутиться, но Бельцин решительно протянул ему трубку:

– Звоните! – и потом уже более настойчиво. – Звоните, Алексей Михайлович! Ни вам, ни мне конфронтация не нужна!

Михайлов оскорблено засопел, взглянул на протягиваемую трубку так, как будто в руке у Бельцина была зажата гадюка, и понял, что проиграл! Его план, который он, казалось, так тщательно спланировал и выпестовал – провалился… И провалился по вине этих безмозглых идиотов, этих кретинов-министров, которые возомнили себя спасителями Отечества! В итоге его же, Михайлова, берут за горло! Чугай, сунув руки в карманы, обернулся и в брезгливой усмешке скривил тонкие губы. Кровь горячей волной прилила Михайлову к лицу и заалела на темени яркой, багровой отметиной. Он упрямо сжал рот, но быстро взял себя в руки – теперь ему уже ничего не оставалось, как звонить в Кремль и отменять свои прежние назначения, – конфронтация ему, действительно, была сейчас ни к чему. Принимая из рук Бельцина трубку, он, успокаивая себя, подумал: "Ничего! Помнится де Голь в свое время сказал: "Мы проиграли сражение, но не проиграли войну!". О почившей коммунистической партии он в тот момент уже не вспоминал…

Новым министром обороны в тот же день был назначен Главком ВВС Василий Шапкин…

С тех драматических летних событий прошло всего несколько дней, а стремительный ветер перемен уже неумолимо стирал атрибуты прежней жизни…

С фасадов домов и с крыш, как-то сами собой незаметно стали исчезать такие привычные глазу лозунги, как "СЛАВА КПСС" и "НАРОД И ПАРТИЯ ЕДИНЫ", а старым городам и улицам, вместо идеологически выдержанных имен начали возвращать их прежние названия. В газетах и журналах все чаще и чаще замелькали такие слова, как "суверенитет" и "частная собственность", а словом "план", похоже, теперь пользовались лишь наркоманы, которых, как ни странно, оказалось не так уж и мало. Впрочем… Это были лишь мелкие и досадные издержки демократии. Большинство советских граждан с искренней и наивной доверчивостью полагали, что страна очистилась от сковывавшей её плесени и вот-вот стремительно рванется вперед. И никогда ещё светлое будущее не казалось им таким близким и столь легко осуществимым…

И все таки самая удивительная метаморфоза в эти дни произошла в одной небольшой подмосковной деревушке. Здесь, рядом с высокими стенами древнего монастыря причудливым образом сплелось прошлое и настоящее.

Вдоль разбитой, ухабистой дороги, разрезавшей деревню прямо посередине, в доспехах и остроконечных шлемах ходили воины с кривыми саблями на боку, а рядом стояли синие автобусы и по земле тянулись толстые шнуры электрических кабелей. Сентябрьское солнце обильно разбросало теплые лучи на пергаментную листву деревьев, высокие облезлые стены монастыря и шиферные крыши деревенских изб. Неумолимая пора угасания уже тронула желтой сединой зеленую шевелюру деревьев, но бабье лето упорно не хотело отдавать свои права и словно в отместку за дождливый август выпросило у осени еще несколько погожих дней.

Бойкая мошкара, воспользовавшись дарованной ей отсрочкой, вершила свой последний пир – настойчиво терроризировала конный отряд, спрятавшийся в овраге за околицей деревни. Потные ратники отчаянно, как саблями во время сечи, махали ветками, обороняясь от докучливых комаров, остервенело шлепали себя по плечам, щекам, и рукам, уже обильно покрытых волдырями, а их лошади хлестали себя по бокам черными жгутами шелковых хвостов. Но все эти архаичные методы слабо действовали на маленьких вампиров и через мгновенье кровожадное крылатое воинство с удвоенной силой бросались на своих измученных противников и, казалось, этой неравной и жестокой схватке не будет конца…

А в это время на лугу, рядом с монастырем наоборот царила безмятежная и умиротворенная идиллия. Здесь, отложив в сторону кривые бердыши и изогнутые алебарды, мирно соседствовали друг с другом татарские воины и русские стрельцы.

Причиной всех этих невероятных коллизий было то, что около старых монастырских стен снимался фильм "Князь Курбский". К съемке готовился эпизод взятия Казани, но съемка вдруг застопорилась, потому что около подъемника, который сами киношники обычно называли "краном", оживленно заспорили двое.

– Игорь! Дорогой вы мой! Ну как же вы не понимаете? – расстроено объяснял главному герою упитанный режиссер, одетый в длинные, до колен шорты и цветастую аляпистую безрукавку. – Вспомните-ка, что вы там Ивану Грозному обещали? Ну, не вы, конечно, ваш персонаж! Что не посягнете ни на него, ни на слуг его… Так? А сами пять опричников его зарубили! А ведь это в наше время слово – тьфу: захотел – дал, захотел – взял обратно… А в то время слово – ого-го! А тут ещё, заметьте, нарушено слово, данное царю! Да на святом кресте… Это, милый мой, знаете, что? Это хуже смертной казни… Анафема! Отлучение от церкви! Страшное дело…

Загримированный под русского князя, Игорь Таликов раздраженно мотнул головой – завитые русые кудри его разлетелись в разные стороны, а тяжелая соболья шапка неуклюже сползла на самые брови. Стянув шапку с головы, – вспотевший вихор темными прядями прилип ко лбу, – Игорь сердито сжал ее в руке и произнес насуплено: