Джеймс Хайнс - Расклад рун

– Где ты ее взяла? – спросил он.

– Она лежала у тебя в кармане, – ответила я. – Наверное, та самая программка, которую дал тебе Карсвелл. – Через плечо Джона я взглянула на странную надпись. – Ты не знаешь, что это такое?

– Похоже на руны, – пробормотал Джон, вид у него был крайне расстроенный.

– Можно мне посмотреть? – попросила я.

– Я сейчас же должен позвонить Карсвеллу, – сказал он злобным голосом и вышел из спальни.

Я проследовала за ним в гостиную, пытаясь отговорить от бессмысленной затеи, однако Джон не стал меня слушать.

– «Сукин сын, скотина!» – повторял он, меряя шагами комнату, а ведь должна вам сказать, мой муж был далеко не вульгарен.

Он положил программку на кофейный столик и довольно грубо и бесцеремонно сделал мне знак, чтобы я замолчала. Я рассердилась и уже выходила из комнаты, как вдруг услышала: Джон вскрикнул и уронил телефон.

Как я уже сказала, стоял душный августовский вечер, ни малейшего дуновения ветерка. Окна были открыты настежь. Мы не пользовались противомоскитными сетками, так как жили достаточно высоко, и комары нас не беспокоили. В такую жару даже передвигаться по дому было утомительно. Внезапно я почувствовала в гостиной сильный и очень холодный сквозняк, ветер дул со стороны коридора, где вообще не было окон. Когда я обернулась, то увидела, как Джон, перегнувшись через кофейный столик, пытается поймать программку, подхваченную этим неожиданным дуновением ветра. Ветер нес ее через всю комнату к открытому окну, а оттуда на пожарную лестницу. Как раз напротив нашего окна рос громадный старый дуб, и в тот вечер листья его вообще не шевелились. Вдруг они самым жутким образом зашелестели так, словно поднялся не просто ветер, а целый ураган, и программка взлетела, именно взлетела, а не упала вниз на землю, оказалась среди листьев дуба и исчезла там.

В мгновение ока Джон очутился за окном, и я последовала за ним. Пришлось схватить его за руку, чтобы ему не взбрело в голову прыгнуть с пожарной лестницы на дерево. Джон был очень худ, а за последнее время похудел еще больше, но даже его не выдержали бы верхние ветви дерева. Мы вдвоем спустились вниз с фонарями и стали искать программку под дубом, однако ничего не нашли.

– Брось, какая ерунда, – сказала я. – Уверена, Карсвеллу она больше не нужна.

И тут Джон набросился на меня прямо во дворе, практически на людях, ведь окна соседей тоже были открыты настежь. Даже в темноте я видела, как напряглись сухожилия у него на шее. Он принялся кричать.

– «Не понимаю, почему ты постоянно повторяешь это?» – воскликнул он, а когда я заметила, что произнесла не понравившуюся ему фразу всего один раз, он просто ушел.

Уходя, Джон обернулся и процедил:

– О да, конечно! Скорее уже раза четыре.

Утром он снова вышел на улицу поискать программку, но больше мы ее так и не видели. Тем временем дело о плагиате, затеянное нами против Карсвелла, которое поначалу складывалось в нашу пользу – и буквально все нас в нем поддерживали, – вдруг самым загадочным образом затормозилось и вообще почти остановилось. Заведующий кафедрой и декан, которые до того нам активно помогали, теперь начали мычать и выдавать нечто нечленораздельное в разговорах с Джоном, а вскоре перестали отвечать на его телефонные звонки.

Как выяснилось, Карсвелл даже не нанял адвоката, однако по какой-то совершенно непонятной причине все вокруг вдруг стали говорить, что ситуация очень туманная и что правота Джона вовсе не столь уж очевидна. Наш адвокат внезапно заболел и отказался от ведения дела, ни один другой адвокат не соглашался. Парочка близких друзей Джона как-то даже шепнули мне – Джону они ничего подобного сказать бы не осмелились, – что ему следует забрать исковое заявление, забыть об этом деле, успокоиться и заняться работой.

И вот за десять дней до его гибели у меня возникло ощущение, что ко мне вернулся мой Джон, каким я его знала в первые дни нашего знакомства. Казалось, темная полоса его жизни закончилась, и он снова шел по дороге, ярко освещенной солнцем. Он начал улыбаться и даже немного поправился. Несколько недель подряд Джон ходил ссутулившись, низко опустив плечи, так, словно в любой момент ожидал удара в спину; теперь он выпрямился, расправил плечи, высоко поднял голову. Он не хотел прекращать дело против Карсвелла, но впервые за последние месяцы стал обращать внимание и на другие проблемы. Мы принялись обсуждать самые разные вопросы: о том, что надо куда-то уехать, что нужно где-то устраиваться семьей. Мы снова начали заниматься любовью, но самое восхитительное мое воспоминание относится к вечеру накануне его гибели. Мы гуляли по нашему кварталу – подобное было бы невозможно всего за несколько дней до того, – стоял прохладный осенний вечер, и мы долго ходили, взявшись за руки, по темным улицам поддеревьями.

Извините… Мне так тяжело без него…

В тот последний вечер я была дома одна. Впервые за все время, пока длился этот кошмар, Джон захотел поработать в библиотеке допоздна, а затем пройтись до дома пешком. Было уже довольно поздно. Я сидела на диване в ночной рубашке и читала и тут услышала, как кто-то зовет меня. Кричали на улице, называя меня по имени.

Я вышла на середину комнаты и прислушалась. Крик становился громче, однако голос мне был совершенно незнаком, и я испугалась. Погасила свет в комнатах, чтобы с улицы нельзя было меня разглядеть, и прошла к окну рядом с пожарной лестницей. В свете уличного фонаря я увидела, что листья на дубе снова дрожат, на сей раз так, словно дерево кто-то трясет. Крик доносился откуда-то снизу, из темноты, и я, конечно, ничего там не разглядела, а открыть окно и выйти на маленький балкончик, рядом с которым проходила пожарная лестница, боялась. Вопли становились все громче и отчаяннее. Ветви дерева продолжали дрожать.

Вдруг в тусклом свете фонаря среди ветвей старого дуба я увидела лицо мужа. Я никогда его не забуду. Он был бледен, глаза широко открыты и полны ужаса. Он звал меня по имени, карабкаясь по веткам дерева так, словно от этого зависела его жизнь. По его взгляду даже в темноте я поняла, что он ищет глазами окно, но меня не видит. Я распахнула окно и позвала его, и он начал взбираться вверх по дереву еще быстрее. Он снова позвал меня, крикнув:

– Беверли! Помоги мне!

Я вышла на наш балкончик, ухватилась за ступеньки пожарной лестницы, окликнула Джона и сказала, что я здесь, рядом с ним. Он продолжал отчаянно карабкаться вверх, хватаясь за любую ветку и подтягиваясь, даже не проверив, насколько она надежна и есть ли над ней другие. Назад он ни разу не оглянулся.

– Открой окно! – кричал он. – Впусти меня!

– Оно открыто! – крикнула я ему в ответ. – Я здесь!