Ричард Аппиньянези - Доклад Юкио Мисимы императору

– Я буду стоять здесь на случай, если вы передумаете и решите вернуться в Магахар.

– Не беспокойтесь, я не передумаю. Это махант дал вам подобные инструкции?

– Махант? – Майор Дас рассмеялся. – Я следую распоряжениям Ананта Чэттерджи.

Я не стал уточнять, какого Чэттерджи – дяди или племянника.

Мне необходимо было выпить, но свою последнюю бутылку виски я подарил агори, а бар гостиницы был уже закрыт. Я попросил ночного портье раздобыть для меня спиртное. Вскоре он вернулся с бутылкой виски, которое назвал «очень старым и превосходным».

– Прекрасно. Запишите его стоимость в мой счет.

Я сел на балконе и стал пить, наслаждаясь ночной прохладой. Горевшая в комнате лампа отбрасывала отсветы на матерчатый навес над балконом. На абажур лампы, приглушавший свет и окрашивавший его в красноватые тона, был наброшен предмет дамского белья. Москитная сетка, ненужная в это время года, была отдернута и прикрывала кровать с одной стороны, словно занавеска. Из-под ее сгибов высовывалась женская нога. Потягивая виски, я рассматривал эту ногу и вспоминал ступню матери, которую видел три десятилетия назад в лунную ночь в садовой хижине Азусы. Тогда мне казалась таинственной сексуальная зависимость матери от ее грубого повелителя, переселившегося из дома в хижину. Но с тех пор я сам обзавелся женой и познал на собственном опыте всю клаустрофобную удушающую узость семейной жизни, которую предугадал еще во время нашей первой встречи с Йоко.

– Удивительно не то, что Йоко существует и находится сейчас со мной здесь в Бенаресе, – сказал я себе, слегка опьянев, – а то, что Иаиль Сэма Лазара явилась мне в образе хозяйки борделя. Мое воображение переиначивает действительность и образы реальных людей.

Я возвел в Магоме особняк в викторианском стиле для Йоко, наших двоих детей и себя. А рядом с ним построил отдельный домик для Сидзуэ и Азусы в соответствии с японским традиционным принципом раздельного проживания разных поколений. Своеобразный архитектурный апартеид. Йоко являлась хозяйкой усадьбы, моего фантастического Эльсинора. Если спуститься с нашей веранды в маленький садик с солнечными часами и статуей Аполлона, то справа от дома можно увидеть отдельно стоящую постройку в японском стиле. В ней и живут мои родители. Их домик расположен таким образом, что ни один человек не может выйти из нашего особняка или войти в него не замеченным родителями.

Из окон их гостиной видны железные литые ворота высокой белокаменной ограды, окружающей усадьбу. Я повиновался традиции, разделив два поколения, и в то же время оставил матери шанс следить за нами. Так я создал условия для того, чтобы между женщинами возникло напряжение, поскольку с детства привык к подобным отношениям в семье.

Чья это в действительности нога – Сидзуэ или Йоко? Впрочем, какое значение это, в сущности, имеет для декадентствующего мечтателя, работающего в кабинете на втором этаже дома?

Йоко не шевелилась, и я подошел к кровати, чтобы посмотреть, действительно ли она спит или только притворяется. На подушке рядом с ней лежала недочитанная книга Кавабаты Ясунари. Между подушками сидел мой лев – мягкая игрушка, с которой я с детства никогда не расставался. Глаза Йоко были открыты. Ровное дыхание свидетельствовало о том, что она спит. Я заметил, что дыхание спящих людей источает аромат моря.

В комнате было более жарко и душно, чем на балконе. От накрытой бельем Йоко лампы исходило тепло, как от щеки больного человека. Йоко лежала на спине, накрывшись простыней. Я медленно снял простыню. Ткань скользнула по ее телу, издав звук, похожий на тот, с которым волна набегает на гальку. Но Йоко не проснулась.

Я лег на кровать, устроившись между ее широко раскинутыми ногами и, перевернувшись на живот и подперев голову рукой, стал рассматривать ее лоно – волоски, складки кожи, синие вены. Мне в голову опять пришла мысль о том, что влагалище – странная, чуждая для меня вселенная. Она совершенно не похожа на грустный и смешной мужской половой член, который напоминает кактус или кишки. Он уязвим и одинок, словно сирота или пришедшая в голову запоздалая мысль. Влагалище заявляет о своем присутствии, но, по существу, его нет. Я дважды был свидетелем того, как влагалище жены давало жизнь нашим детям, дочери и сыну. Я видел, как оно набухало, словно бутон цветка, надувалось и рвалось, кровоточа. Но, несмотря на все свои наблюдения во время аутодафе родов, я так и не постиг метафизическую загадку влагалища.

Влагалище – это ересь. Мужчин, которые, в отличие от меня, более или менее нормальны, влечет липкая топь влагалища. Для меня же оно – ничто, отверстие, ассоциирующееся с мистическим ужасом Пустоты.

Я пытался избавиться от абсурдного, удручающего чувства Небытия, которое вызывает во мне это отверстие. Экспериментировал, старался принять его, отнестись к нему с теми же чувствами, которые испытываю к обычным фактам реальности – дереву, стулу, человеку, пьющему чай лунной ночью, зубной боли.

Я помню один из подобных экспериментов, которые, как и все другие, закончился ничем. Я провел его, когда Йоко вернулась из клиники вместе с нашей новорожденной дочерью Норико. Несколько дней я не отходил от малышки. Тот, кто когда-нибудь менял пеленки новорожденным девочкам, знает, что у младенцев женского пола непропорционально большая вагинальная расщелина. Поразительно, но в самом начале жизни еще незрелое влагалище кажется больше, чем сама жизнь. Все остальные органы тела должны дорасти и приспособиться к нему.

Я купал крохотную Норико, нянчил ее, играл с ней и постоянно задавался вопросом, как, наверное, это делают все родители: что видят маленькие серьезные глазки младенца? Но всякий раз, когда я менял ей пеленки, мое внимание привлекала эта выпуклость Венеры. Однажды я осторожно раздвинул губы половых органов указательным и средним пальцами и увидел крошечный, розовый бутон, похожий на моллюска. Я не педофил, в тот момент я действовал как любознательный ребенок или ученый, изумляющийся мягкости, тонкости и эластичности живой ткани.

И что я в конце концов узнал? Ничего. И даже меньше, чем ничего, потому что каждая дальнейшая попытка проникновения в тайну влагалища заставляла меня усомниться в тех знаниях, которыми я до этого обладал. Шло накопление минусов, если так можно выразиться, и это усиливало ощущение пустоты и небытия.

Желание разглядывать влагалище и входить в него не увеличивало моих знаний о нем. Его загадка возбудила во мне ненасытную страсть. Скользнув на животе, как ящерица, я подполз вплотную к входу в лоно жены и раздвинул срамные губы двумя пальцами. Меня охватило желание проникнуть в это студенистое отверстие. Чувствуя, как мышцы на шее и затылке свела судорога, я встал на четвереньки. Матрас прогнулся под моими коленями и руками, но Йоко так и не проснулась. Я вошел в нее, и ее веки затрепетали, из груди вырвался вздох, и влагалище с хлюпающим звуком приняло мой половой член. Йоко сквозь сон пробормотала что-то о багаже, который надо еще упаковать.