Верт Уильямс - Ада Даллас

Газеты Нового Орлеана выходили с крупными, исполненными негодования заголовками, консерваторы проводили массовые митинги протеста, в некоторых церквах в богатых районах города верующие возносили молитвы к престолу всевышнего, призывая его не допустить принятия новых законов. Телефонные провода в Вашингтон гудели от перегрузки. Однако столица была бессильна что-либо сделать, пока вопрос не рассмотрит верховный суд. Между тем девяносто пять процентов членов конгресса от провинциальных избирательных округов были послушным орудием в руках Ады и Сильвестра, а "Старые кадровики", представлявшие в конгрессе Новый Орлеан, имели почти двойной перевес над оппозицией.

В день голосования на большом световом табло, установленном в собрании, непрерывно загорались зеленые огоньки, означавшие "за". На следующий же день Ада подписала новые законы, однако войти в силу они пока не могли.

– Мы используем все юридические средства, чтобы не допустить подобного беззакония, – заявил мэр Нового Орлеана.

Он обратился в суд с иском, в котором оспаривалось право принятых законов на существование. Началось бесконечное блуждание документа по бесчисленным судебным инстанциям, которые то запрещали введение законов, то признавали их вообще неконституционными.

Сильвестр, конечно, выждал бы окончания дела, прежде чем предпринимать дальнейшие шаги. Уж он-то знал, что не может проиграть.

Но Сильвестра не было, Ада же – я знал – ждать не станет. Знал так же твердо, как и то, что земля вертится.

Спустя месяц после сессии и через два месяца после того, как заболел Сильвестр, Ада вызвала меня для разговора о Новом Орлеане. Мы, правда, виделись накануне вечером, но дел не касались.

Сидя за письменным столом и рассеянно играя ножом для разрезания бумаги, Ада смотрела куда-то на стену, позади меня. Наконец она отбросила нож и посмотрела на меня.

– Не вижу смысла дожидаться конца этой судебной волокиты, – сказала она.

– Но ты же знаешь, как бы поступил он.

– Знаю. Но его нет.

– Верно, его нет.

Ада снова уставилась в пространство, словно что-то разглядывала там.

– Ты помнишь Хьюи и Уолмсли?

– Помню.

Будучи губернатором, Хьюи Лонг (а возможно, О. К. Аллен – забыл, кто из них, да это не так уж было важно) приказал национальной гвардии вступить в Новый Орлеан. По приказу тогдашнего мэра города Уолмсли население воздвигло баррикады и взялось за оружие.

Ада посмотрела мне пристально в глаза.

– Что ты скажешь, если я предложу тебе принять командование частями национальной гвардии, когда они войдут в город, чтобы навести порядок?

– Пожалуйста. Но я должен получить от тебя официальное распоряжение.

– Ты его получишь.

Как-то в утренних газетах появились кричащие заголовки об ультиматуме, предъявленном Адой ее противникам в Новом Орлеане. Она предложила всему прежнему составу дирекции порта и ирригационной комиссии в течение пятнадцати дней передать свои полномочия новым членам.

(Казалось, это не имело никакого отношения к вопросу о введении новой, порайонной системы выборов муниципального совета, однако не приходилось сомневаться, что, как только требование Ады окажется выполненным, она и "Старые кадровики" немедленно потребуют выборов и нового муниципального совета.)

Не случайно Ада пригрозила прибегнуть к помощи солдат, если ее предложения не будут приняты.

Я отложил газету.

Да, Ада все же поступила по-своему. В отличие от Сильвестра она позволила себе не ждать решения верховного суда и бросила вызов всему миру. Теперь события начнут развиваться куда быстрее.

Спустя три дня после разговора с Адой я принес ей на подпись приказ, уполномочивающий меня приступить к делу. И мое назначение на должность командующего национальной гвардией Луизианы в чине генерал-майора.

– Этого достаточно, – небрежно сказал я.

Ада сидела за столом: каждая золотистая прядь на месте, а овальное, с гладкой кожей лицо словно высечено из белого мрамора. Она прочла первый документ и тут же его подписала. Потом взяла второй и подняла на меня глаза.

– Так нужно, – пояснил я, имея в виду свой будущий генеральский чин. – Для успеха дела.

Ада улыбнулась уголком губ, но промолчала. Она прекрасно понимала, что иной возможности обеспечить выполнение задуманного плана нет и что документ все равно придется подписать. И тем не менее уж очень ей не хотелось этого делать.

– Ты же просишь меня оказать тебе кое-какую услугу, не так ли?

Все с той же кривой полуулыбкой Ада снова прочла бумагу, потом выхватила из подставки золотую ручку и с такой решимостью подписала приказ, что скрипнуло перо.

– Пожалуйста, – ничего не выражающим голосом проговорила она. – Теперь, кажется, все. Успех обеспечен?

– Можешь не сомневаться.

– Вот именно, – подтвердила она таким тоном, что я мог понимать ее слова как угодно.

С того мгновения, как Ада подписала документы, я стал самым сильным человеком во всей Луизиане. Теперь в моем подчинении была и национальная гвардия, и полиция штата. Со времен Гражданской войны такой властью не обладал у нас ни один генерал.

Подписав бумаги, Ада тут же о них забыла.

– А они по-прежнему упорствуют. – Ада кивнула на лежавшую на столе газету. – Сами не уйдут, пока кто-нибудь не выгонит.

Ада находилась в прекрасном настроении. Она уже испробовала прелесть большой власти и теперь предвкушала новые удовольствия. Ее нетерпение было так велико, что она не могла спокойно усидеть на месте и принялась быстрыми шагами прохаживаться вдоль стола.

– Придется, видимо, кому-то этим заняться, – заметил я, небрежно опускаясь в кресло.

Ада взглянула на меня с прежней гримасой, но ничего не сказала.

Без стука распахнулась дверь, мы оба повернулись: в кабинет вошел Сильвестр Марин, хотя предполагалось, что он все еще находится в бостонской больнице.

Коричневый полотняный костюм висел на нем, как на вешалке, – за время болезни он потерял, наверно, фунтов тридцать. На его похудевшем и теперь еще более бледном и морщинистом лице резко выделялись глубоко запавшие черные глаза. Они занимали все лицо.

– Доброе утро, – сказал он.

Растерянность Ады как рукой сняло. С возгласом "Сильвестр!", улыбаясь, словно никого в жизни не была так рада видеть, она бросилась к нему и обняла. Марин даже не пошевелился. И Ада невольно отодвинулась.

– Какими судьбами? Как я рада видеть вас! Ну и сюрприз!

– Не сомневаюсь, – усмехнулся Марин.

– Почему вы не в больнице? Вам уже разрешили ходить?

Марин взглянул на Аду, чуть помедлил – гримаса исказила его лицо – и ответил: