Чак Паланик - Уцелевший

Пожалуйста, оставьте сообщение. Затем ее кассета для сообщений заканчивается.

Всю ночь я не сплю и слушаю, придвинув холодильник ко входной двери. Мне нужно в туалет, но не так сильно, чтобы рисковать жизнью. Люди проходят по коридору, но никто не останавливается. Никто не касается моей дверной ручки всю ночь. Телефон просто звонит и звонит, и я отвечаю в надежде, что это соц.работница, но это никогда не бывает она. Это обычный парад человеческого ничтожества. Беременные разведенные. Хронические страдальцы. Жертвы обстоятельств. Им приходится быстро выкладывать свои признания, пока я не повесил трубку. Мне нужно, чтобы линия оставалась свободной.

Каждый телефонный звонок наполняет меня радостью и ужасом, поскольку это может быть соц.работница или убийца.

Нападение или спасение.

Положительная и отрицательная мотивация для ответа на звонок.

Посреди моей паники, Фертилити звонит, чтобы сказать: «Привет, снова я. Я думала о тебе всю неделю. Я хотела спросить: это что, против правил, чтобы мы встречались? Я действительно хочу встретиться с тобой».

Все еще прислушиваясь к шагам, ожидая, что тень накроет полоску света под входной дверью, я поднимаю штору, чтобы посмотреть, нет ли кого на пожарной лестнице. Я спрашиваю: что насчет ее друга? Разве она не должна была с ним снова встретиться сегодня?

«А, он, — говорит Фертилити. — Да, я видела его сегодня».

И?

«Он пахнет женскими духами и лаком для волос, — говорит Фертилити. — Мне не кажется, что мой брат хоть раз видел его».

Духи и лак для волос были для опрыскивания роз, но я не мог сказать ей об этом.

«И еще у него ногти были выкрашены красным лаком».

Это красная краска, которой я подновляю розы.

«И он ужасный танцор».

В этот момент я позабыл о своем возможном убийстве.

«А его зубы отвратительные, не гнилые, но изогнутые и маленькие».

Ты мог бы вонзить мне нож в сердце, но было бы слишком поздно.

«И у него эти грубые маленькие обезьяньи руки».

В этот момент убийство было бы дыханием весны.

«Это должно означать, что член у него маленький, как сосиска».

Если Фертилити продолжит говорить, у моей соц.работницы завтра утром будет одним клиентом меньше.

«И хоть он и не страдает ожирением, — говорит Фертилити, — хоть он и не кит, но он слишком толстый для меня».

На случай, если снаружи притаился снайпер, я открываю шторы и встаю своим грубым жирным телом возле окна. Пожалуйста, кто-нибудь с винтовкой с оптическим прицелом. Застрелите меня прямо здесь. Прямо в мое большое жирное сердце. Прямо в мою маленькую сосиску.

«Он совсем не похож на тебя,» — говорит Фертилити.

О, я думаю, она будет удивлена, насколько мы похожи.

«Ты такой загадочный».

Я спрашиваю, если бы она могла изменить одну вещь в том парне из мавзолея, что бы это было?

«Только чтобы он перестал приставать ко мне, — говорит она, — я бы убила его».

Что ж, она не одинока в этом. Давай же. Возьми номерок и встань в очередь.

«Забудь о нем, — говорит она, и ее голос становится глубже. — Я звоню, потому что хочу, чтобы ты оторвался. Скажи, что ты хочешь, чтобы я сделала. Заставь меня сделать что-то ужасное».

Вот он шанс.

Это следующая часть моего большого плана.

Это из разряда вещей, за которые я отправлюсь в Ад, но я говорю ей. Тот парень, который тебе не понравился. Я хочу, чтобы ты перепихнулась с ним, а затем рассказала бы мне, на что это похоже.

Она говорит: «Ни за что. Никогда».

Тогда я кладу трубку.

Она говорит: «Подожди. Что если я позвоню тебе и совру? Я могу просто все выдумать. Ты и не узнаешь».

Нет, говорю я, я узнаю. Я мог сказать.

«Я ни за что не хочу спать с этим выродком».

А что если она просто поцелует его?

Фертилити говорит: «Нет».

А что если она выберется с ним куда-нибудь на денек? Они могли бы куда-нибудь поехать на выходные. Уведи его из мавзолея, и, возможно, он будет выглядеть лучше. Съезди с ним на пикник. Сделай что-нибудь смешное.

Фертилити говорит: «А ты со мной поедешь?»

Определенно.

Солнце будит меня, скрючившегося возле плиты с ножом для мяса в руке. В моем состоянии мысль о том, чтобы быть убитым, выглядит не так уж плохо. Спина болит. Кажется, будто глаза раскрыты при помощи бритвы. Я одеваюсь и иду на работу.

Я сижу на заднем сидении автобуса, чтобы никто не мог сесть позади меня с ножом, ядовитой стрелкой или удавкой из фортепианнной струны.

Возле дома, где я работаю, на подъездной дорожке стоит обычная машина соц.работницы. На лужайке какие-то простые красноватые птицы бродят по траве. Небо синее, как и следовало ожидать. Ничего не выглядит необычным.

Соц.работница, стоя на четвереньках, так упорно отчищает плитку на кухне при помощи хлорной извести и аммиака, что воздух вокруг нее переполнен токсинами, и у меня выступают слезы.

«Я надеюсь, ты не будешь возражать, — говорит она, продолжая чистить. — Это было в твоем ежедневнике, а я приехала слишком рано».

Хлорная известь плюс аммиак равно смертельному хлоргазу.

Слезы стекают у меня по щекам, я спрашиваю, получила ли она мои сообщения.

Соц.работница дышит в основном через сигарету. Должно быть, пары — ничто для нее.

«Нет, я взяла больничный, — говорит она. — Вся эта чистка так захватывает. И еще я приготовила кофе и испекла булочки. Почему бы тебе просто не отдохнуть?»

Я спрашиваю, разве она не хочет услышать обо всех моих проблемах? Сделать заметки? Убийца звонил мне прошлой ночью. Я не спал всю ночь. Он выбрал меня следующей жертвой. Ради бога, пусть она перестанет тереть пол, встанет и позвонит в полицию ради моего блага.

«Не волнуйся, — говорит она. Она опускает щетку в ведро с водой. — Темп самоубийств вчера сделал большой скачок. Вот почему я не должен звонить туда сегодня утром».

Если она будет чистить пол так, он никогда уже не станет чистым. Если ты хоть раз счистишь глянцевое покрытие с винилового пола при помощи окислителя вроде хлорной извести, тебя выебут. Если сделать это, пол будет пористым, и все будет оставлять на нем пятна. Не дай Бог я попытаюсь объяснить ей все это. Она думает, что отлично справляется.

Я спрашиваю: Ну и как же высокий темп самоубийств спасет меня?

«Не понимаешь? Мы потеряли еще одиннадцать клиентов за прошедшую ночь. Девять предыдущей ночью. Двенадцать ночью раньше. Это какой-то оползень,» — говорит она.

Ну и?

«При тех цифрах, которые сейчас каждую ночь, если убийца и существует, ему не нужно никого убивать».

Она начинает петь. Может, начинает действовать смертельный хлоргаз. Начистившись, она начинает пританцовывать под свою песню. Она говорит: «Это не совсем здесь уместно, но поздравляю».

Я последний Правоверец.