Владимир Сорокин - Норма. Тридцатая любовь Марины. Голубое сало. День опричника. Сахарный Кремль

— Все уверены, что человек — это альфа и омега всего сущего! — засмеялся магистр и покосился на Андреева.

Андреев черпал ложкой с поддона, жевал и глотал.

Жидкий сахар заполнил ящик. Куски голубого сала светились сквозь желтоватую вязкую субстанцию.

Магистр подождал, пока сахар остынет, затем вставил ящик в черный кейс и вышел из основного входа лаборатории. Широкий коридор вел к лифту. Магистр подошел, отпер лифт ключом, вошел, нажал единственную кнопку. Лифт поехал вниз и вскоре остановился. Двери разошлись. Магистр шагнул из лифта в тесное, неправильной формы помещение с грязным кафельным полом, сплошь заставленное стеллажами с множеством небольших банок. В банках хранилась русская земля. Все банки были с подробными этикетками и располагались по алфавиту. Слой пыли покрывал стеллажи.

Магистр пошел между стеллажами по извилистому проходу, скудно освещенному редкими лампами без плафонов, и после долгого плутания оказался в небольшом закутке. Здесь стояла раскладушка с рваными одеялами и замызганной подушкой, серая тумбочка, электроплитка с темно-зеленым чайником, стол-тумба, покрытый цветастой истертой клеенкой. За столом на металлическом стуле сидел маленький человек с длинной белой бородой и в очках со сломанной дужкой. Он пил крепко заваренный чай из алюминиевой кружки. На столе в коричневой бумаге лежал кусок вареной колбасы, надкусанный батон белого хлеба и четыре куска сахара-рафинада.

— Здравствуй, Савелий, — проговорил магистр.

— Наше вам, — кивнул Савелий, шумно прихлебывая из кружки.

Магистр стоял с кейсом в руке, молча глядя на сидящего.

— Ну что, принес? — спросил Савелий.

— Да.

— Сколько?

— Одиннадцать тысяч двести пятьдесят восемь платиновых граммов.

Савелий усмехнулся:

— Ты б еще миллиграммы подсчитал! Сколько кусков-то?

— Двенадцать.

— Нормально… — Савелий допил чай и стал заворачивать хлеб, колбасу и сахар в бумагу. — А то твои орлы сказали — семь. Семь! Курам на смех…

Он убрал сверток в тумбочку, протер запотевшие очки и посмотрел на магистра:

— Садись, батенька. В ногах правды нет.

Магистр поискал глазами, куда бы сесть. Савелий указал ему на раскладушку. Магистр сел, раскладушка заскрипела под ним. Он положил кейс себе на колени и тяжело вздохнул.

— Что это ты, батенька, сопишь, как корова стельная? Стряслось что?

— Да нет, все в порядке.

— Ой ли? У вас — и все в порядке? У пауков в банке все в порядке быть не должно.

— Савелий, я с тобой посоветоваться хочу.

— К вашим услугам.

— Понимаешь… — Магистр вздохнул. — Не знаю, с чего начать. Клубок какой-то…

— Начни с начала.

— Ты засахаренную руку Сола видел? На восьмом уровне?

— Батенька, я не только видел. Я ее раз двести пятьдесят лизал, когда приемщиком служил. Каждое утро, после общей молитвы. Помолимся Земле Теплой, потом приложимся — и на службу. Хорошее время было.

— Понимаешь, со мной последние восемь суток что-то странное происходит. Вот мои руки — смотри. — Магистр повернул к себе свои широкие белые ладони с пухлыми пальцами. — И вот каждый раз, когда я смотрю на них, вот здесь, в запястьях, я вижу детские руки. Но золотые. То есть в каждом своем запястье я вижу маленькую золотую детскую руку.

— Золотую? — спросил Савелий.

— Это как бы живое золото. Не металл. Они подвижны, как нормальные детские руки, но золотые, с таким красноватым отливом. И эти ручки имеют свой язык. Это не язык глухонемых, построенный на комбинациях пальцев, а язык, основанный на поворотах этих ручек. Они вращаются вокруг своих запястьев — вправо-влево, влево-вправо. Полные обороты, неполные, полуобороты, четвертьобороты — это их язык. Несложный. Я понял его сразу.

— Сразу?

— Да-да. Два оборота по часовой — это буква А, два оборота против часовой — Е, полуоборот по часовой — О, против часовой — М и так далее. Простой, совсем простой язык.

— И что тебе передают эти золотые ручки?

— Разное, разное. Иногда это короткие сообщения, иногда — длинные, очень длинные тексты.

— И какого рода сообщения?

— Ну, например: «Знай о втором прободении Марка». Или: «Половины шаров заставляют попробовать мясную картечь».

— А длинные тексты?

— Вот это самое… необычное. И я не знаю, что это такое.

— Ну а что это за тексты?

Магистр достал из внутреннего кармана пиджака листки бумаги, развернул:

— Со вчерашнего дня я их стал записывать. Это — самый короткий текст. Послушай…

— Дай я сам прочту. — Савелий забрал у магистра листки, расправил на столе и стал читать.

— Цитата номер двадцать шесть, слушай мою команду! — Низкорослый маршал войск речной агитации сипло втянул в себя ночной воздух и прокричал: — Зажечь факела!

Длинная колонна, выстроенная на набережной Города из мускулистых голых людей, качнулась, ожила еле заметным движением: тысяча рук метнулась к тысяче бритых висков, выхватила из-за ушей тысячу спичек и чиркнула ими по тысяче голых бедер.

Крохотные огоньки одновременно подскочили кверху, и через мгновение маршал судорожно сощурил привыкшие к темноте глаза: факелы вспыхнули, языки пламени метнулись к темно-фиолетовому небу.

Маршал придирчиво ощупал глазами ряды голых тел и снова открыл рот:

— Не меняя построения, соблюдая дистанцию, в воду войти!

Построенная особым порядком колонна тронулась и, неслышно ступая босыми ногами, стала быстро сползать по гранитным ступеням набережной к черной неподвижной воде Реки. Вода расступилась и впустила в себя весь полк. Солдаты осторожно погружались в студеную сентябрьскую воду, отталкивались от каменистого дна и плыли в том же порядке, держа над бритыми головами ярко горящие факелы. Через минуту колонна выплыла на середину Реки, где быстрое течение подхватило ее и понесло.

Самым тяжелым условием в агитационных заплывах для Ивана был запрет перемены рук.

Плыть в ледяной воде он мог долго, но пять бесконечных часов держать в предельно вытянутой руке шестикилограммовый факел было по-настоящему тяжело. И как он ни готовился к заплыву, какими тренажерами ни изнурял свою правую руку — все равно к рассвету ее сводило мелкой дрожью, и не было силы, способной обуздать эту проклятую дрожь. Инъекции, втирания, электромагнитная терапия не помогали.

Тем не менее Иван считался лучшим пловцом в своем полку, и ему вот уже шесть лет доверяли самые ответственные места в цитатах.

И сегодня он плыл запятой — единственной запятой в длинной, первой степени сложности цитате из Книги Равенства: ОДНИМ ИЗ ВАЖНЕЙШИХ ВОПРОСОВ СОВРЕМЕННОГО ЦЕЛЕВОГО СТРОИТЕЛЬСТВА БОРО ЯВЛЯЛСЯ, ЯВЛЯЕТСЯ И БУДЕТ ЯВЛЯТЬСЯ ВОПРОС СВОЕВРЕМЕННОГО УСИЛЕНИЯ КОНТРАСТА