Чарльз Буковски - Интервью: Солнце, вот он я

Высоким фальцетом Буковски изображает, как преподаватель защищал некое произведение под названием «Поэма Красного Паука», написанное студентом, которого он называет Классовым Членом Уильямом. Это уморительная пародия, и я покатываюсь со смеху, на что Бук замечает:

— Вы знаете, где смеяться, — хорошо!.. Как бы то ни было, — продолжает он, — это меня и доконало. Мое первое и последнее занятие по писательству. Поэтому я себе сказал: ладно, если им нужна игра, буду играть в Буковски. Его я знаю лучше всех.

Он ностальгирует по тем потерянным дням?

— Черта с два! — рявкает он, и битое лицо его раскалывается скупой улыбкой. — Мне нравится настоящее. Не знаю, когда мне бывало хуже или лучше одновременно. — Он громко рыгает. — Зеленая смерть, — ворчит он, помахивая банкой.

Поэтическая репутация Буковски создавалась не вдруг — то было медленное строительство методом проб и ошибок. Как это бывало со многими поэтами, сначала его опубликовали в Маленьких Журналах. Первое стихотворение, вышедшее в печати, «Привет», появилось в «Матрикс» в 1946-м. Еще два напечатали там же позднее в том же году, а четвертое — в 1951-м. Затем наступил «долгий запой», и никаких стихов Буковски не печатал до 1956-го, когда одно произведение появилось в издании «Нейкид иэр», а еще два — в «Кихоте». Первая подборка стихотворений — восемь штук — вышла в 1957-м в «Арлекине». После этого он начал печататься все регулярнее в других Маленьких Журналах; в 1958–1959 годах новые стихи Буковски появлялись в дюжине или больше «малышей», среди которых были «Хёрс», «Белойт поэтри джорнал» и «Эпос».

Первый сборник Буковски — брошюрка «Хёрс пресс» «Цветок, кулак и зверский вой» — вышел в 1960-м. В 1962-м последовали еще два: «Рисковые стишки для проигравшихся» («7 поэтс пресс») [77]и «Гонки с загнанными» («Мидвест поэтри чапбукс»),

В 1963 году два первых верных поклонника Буковски — Джон и Луиза Уэбб — вручную напечатали в своем издательстве «Луджон пресс» «Оно ловит мое сердце голыми руками». Вторая книга этого издательства — «Распятие в омертвелой руке» — появилась в 1965-м (при содействии Лайла Стюарта [78]). Два «луджоновских» сборника, отпечатанные на разноцветной бумаге с неровным краем, в соответствующие годы завоевали премии за самые красивые издания и теперь очень ценятся коллекционерами.

В 1965-м и 1968-м последовали еще две брошюры: «Холодные собаки на дворе» («Литерари таймс») [79]и «Стихи, написанные перед тем, как выпрыгнуть из окна восьмого этажа» («Литмус»). Буковски тем временем познакомился с Джоном Мартином, который собирался вскорости запускать новое издательское предприятие — «Блэк спэрроу пресс». Мартин стал «официальным» издателем Буковски и выпустил последовавшие поэтические книги: «На улице Ужаса и в проезде Страданий», «Дни скачут прочь, как дикие кони по горам» [80], «Пересмешник, пожелай мне удачи» (1972) и «И в воде горит, и в огне тонет» (1974).

Буковски не только поэт, но и одаренный автор рассказа. Рассказы его уморительны, благоговейны и прекрасны — не обязательно в таком порядке. Среди его прозаических книг — «Все жопы мира и моя» и «Признания человека, до того спятившего, что живет со зверьем» [81], опубликованные в формате брошюр издательством Дагласа Блазека «Оупен скалл пресс» в середине 1960-х; «Заметки старого козла» («Эссекс хаус», 1969) — сборник колонок, которые он писал для лос-анджелесской подпольной газеты «Оупен сити»; и «Почтамт» («Блэк спэрроу пресс», 1971) — роман, написанный на основе его опыта работы на почтамте Лос-Анджелеса (то была одна из немногих его работ с восьми до пяти). Посвежее — сборники «Эрекции, эякуляции, эксгибиции и вообще истории обыкновенного безумия» [82], который вышел в издательстве Лоренса Ферлингетти «Сити лайтс букс» в 1972-м, и «Юг без Севера» («Блэк спэрроу пресс», 1973), выросший из колонки, которую Буковски сейчас пишет для подпольной газеты «Лос-Анджелес фри пресс».

Общее количество его книг достигло двадцати двух, а подпольных почитателей у него легион. Но официальные «почести» Литературный Истеблишмент выдавал ему со скрежетом зубовным или не выдавал вообще. Буковски был удостоен полноформатной библиографии («Библиография Чарльза Буковски», составитель Сэнфорд Дорбин) и получил (в 1972 году, к удивлению многих) грант Национального фонда искусств. Но поэзия его до сих пор не включена ни в одну значимую поэтическую антологию.

У Буковски один ребенок — дочь по имени Марина. На ее матери он не женат, и девочка живет с нею.

— Девочке девять, — говорит он, и голос его смягчается. — У нас с ней абсолютное понимание. Она внутри очень четкая и спокойная, но чувство юмора у нее искрометное. Да, с нею все в порядке, с этим дитём, и я рад, что она есть.

Как он относится к сегодняшней поэзии?

— Я бы сказал, с отвращением, но «меня от нее тошнит» будет лучше, — говорит он. — Той поэзии, что витает вокруг, сознательно обучают. Студенты мне присылают книги или журналы, в которых очень мало силы. — Он задумчиво умолкает. — Молодежь сегодня открыта, мягка, все понимает, — продолжает он. — Но в ней нет огня или безумия. Приятные люди не способны хорошо творить. Это не только к молодым, кстати, относится. Поэту, как никому, нужно коваться в пламени тягот. От перебора с мамочкиным молоком этого не будет. Если такая поэзия и бывает хороша, мне она не встречалась. Теория насчет тягот и лишений, может, и старая, но до старости она дожила, потому что верна.

Выпито уже много пива, и Буковски излагает свои теории поэзии и поэтического процесса. Очевидно, он сознает, что сам повлиял на множество молодых поэтов и те стихи, что они пишут.

— Мой вклад состоял в том, чтобы распустить и упростить поэзию, — говорит он. — Сделать ее человечнее. Другим я облегчил задачу. Я их научил, что писать стихи можно так же, как пишешь письмо, что стихотворение даже может развлекать и священное в нем не обязательно… Понимаете, — говорит он, поводя рукой, похожей на окорок, — я вообще стал писать стихи не потому, что у меня засвербело. Я начал писать не потому, что был сильно хорош, а потому, что в то время другие были очень плохи. Они устроили поэтическую аферу — загоняли в угол стишки, которые действовали как клизма и были примерно столь же интересны. Я же начал выщипывать поэзию из этой изложницы — по крайней мере свою. Терпеть не могу проклятый формализм. Он по-прежнему с нами, чересчур долго это длится. Я просто укладываю слова… Видите машинку? Это старая «Ройял стандард». По большой машинке можно колотить — и колотить крепко. Ненависти не передать на пустячной портативной. Я буквально разыгрываю акт творения. Играю мощные симфонии и курю мощные сигары, когда пишу. Теперь я отправляю в «Блэк спэрроу пресс» копии всего, что пишу, — хорошее оно или нет. У Джона Мартина целый ящик моей писанины, так и не опубликованной. Наверное, вытащит, когда я умру, но теперь это его младенчик.