Уильям Берроуз - Порт святых

Один мальчик подъехал ко мне, положил мне руки на плечи и подкатил меня к обвалившейся стене. Мы втроем обнимаемся у стены потом трясемся кругами вертя луну и небо разбрызгивая сперму на потрескавшийся асфальт.

Ближе к вечеру проезжаем разрушенное здание. Консульство США. На склоне холма, где гуляет ветер, замечаем стадо коз. Пастушонок машет рукой, бежит к нам, его рваная джеллаба развевается на ветру. Мальчику, изображающему пастуха, лет тринадцать. Он говорит, что грузовик американских солдат проехал сегодня мимо консульства, и его спрашивали, где прячутся дикие мальчики.

— Американцы очень бор-бор. Давать мне сигареты, шоколад, тушенку. Поверить всему, что я сказал.

Палочкой чертит на земле карту с неправильным маршрутом, который он показал американцам. Лидер изучает карту, перерисовывает в блокнот, показывает и задает вопросы. Убедившись, что карта точна, дает мальчику гашиш и выкидной нож. Мальчик открывает нож и рассекает воздух.

— Когда-нибудь убью сукина сына мериканца.

Я глажу мальчика по затылку. Он изгибается под моей рукой, точно собака, выскальзывает из джеллабы и стоит голый на ветру, ветер смял волосы на лобке. Он изгибается, и я дрочу ему… ветер разбрызгивает сперму по плоскому смуглому животу.

Вечером мы решаем устроить засаду на грузовик. Наши агенты, работающие поварами, кондукторами автобусов, официантами, поставляют американским военным бор-бор. Этот наркотик, к которому дикие мальчики относятся с отвращением и используют только как средство против врагов, погружает человека в состояние вялого самодовольства и благодушия, возникает теплое доброе чувство, что для американцев все закончится хорошо.

— Мы любим яблочный пирог и любим друг друга, вот и все тут.

Трясясь в грузовике…

— Ох, Боже, ведь мама — замечательный человек. У нее самые лучшие качества, — бормоча, дергаясь, внезапно затягивая сентиментальную песню:

— Вот бы трахать ее два раза в месяц нет на свете ничего лучше ну разве что наш старый добрый полковник. Когда помру, похороните меня в одном гробу с этим славным голубоглазым парнем, он всегда нам руки на плечи клал и называл сынками и плакал, как ребенок, над погибшими и ранеными, прирожденный скаут.

Грузовик крутых вояк, напевающих, плачущих, бормочущих, улыбающихся, изгибающихся, точно дворняжки, которых гладит любимый хозяин. Член совета сайентологов вскакивает и начинает вопить: СПАСИБО РОН [34] Л. Рон Хаббард (1911–1986), основатель Церкви Сайентологии. СПАСИБО РОН СПАСИБО РОН!..

Другой солдат заключает в объятья еврея из Бруклина:

— Вы, евреи, такие добрые и отзывчивые!

Третий всхлипывает: — Все черномазые пла-а-ачут, что хозя-я-яин в холодной сырой могилке… — Он хоронит хорошего черномазого и дохлую собаку…

— Заплакали как младенцы прямо друг перед другом — что ж стесняться надо открыть свое сердце сынок сказал старый мудрый священник и я зарыдал прямо на груди этого славного мужика и полицейский обнял нас своими лапами и мы плакали все втроем.

Мама и американское знамя, добрые священники, славные полицейские, очаровательные тюремные надзиратели в объятьях бор-бора…

Тонкая щепка луны в иссиня-черном небе. От ночного холода все тело в мурашках. По крутому склону мы катим стальной телеграфный столб тридцать футов в длину, поддерживая его с двух сторон цепями, он тянет нас за собой все быстрее, точно комета — столб врезается в грузовик, переворачивает его, размазывая бор-борные головы по холодной сырой земле. Мы налетаем со всех сторон и разделываем солдат на звезды и полосы. Под грубым крестом из насаженного на шампур грузовика мы, проломив тонкий лед в фонтане, смываем с себя кровь. Теперь у нас есть запас огнестрельного оружия для следующей операции.

Мальчики на роликах сворачивают на обрамленный пальмами проспект в дикий ураган автоматных очередей… жужжащие мальчики: вибрации, от которой ноют зубы, а мозг точно пронизывают циркулярные пилы… послания, просвистанные на холодных аллеях и подхваченные собачьим лаем, достигают отдаленных коммун через несколько часов… он спускался по охваченным ветром улицам, белые шорты развеваются, рот раскрыт, волоски на сладко гниющих ногах от первого дуновения встают дыбом, они закидывают головы и воют на ветру, волоски на жопе встают — мальчики-растения, знающие сорняки и лианы, марихуану за позициями противника, сенная лихорадка подхвачена ветром, кувшинки запутывают лопасти лодочного мотора, конопля обволакивает казармы, шипы царапают сапоги полковника, мальчики, умеющие вызывать саранчу и мух, чудесный заразный мальчик-бубу стоит у черной лагуны, хрупкие мальчики-сновидцы из тенистого рассвета ждут у чердачных окон на потерянной улице черепичных крыш и кирпичных дымоходов, мальчики-шаманы, юные лица темны от смерти, молодой рыжеволосый солдат, его уши дрожат, он взвизгивает, кончает странными улицами влажными школьными туалетами ветром на поле для гольфа голый семя заливает робких призраков в мире теней мальчик трогает плечо под одеялами вздыхая а другой сжимает его колени спину худые ягодицы анус мокрая утренняя брусчатка капли дождя на паутине голубая пустыня тот кто жив может вдохнуть эти призрачные розовые заросли тела холодные спины его мелкие зубы кричит и взвизгивает мальчики прижимаются друг к другу стонут во сне, голый мальчик спиной к Одри трется о соседа, мальчик поворачивается и ухмыляется Одри.

Предзакатный свет я трогаю море стены камень лианы вижу свое тело и песок лицом вниз тощая бледная спина два мальчика смеются синяя юность в их глазах солнечно дом за ним смутно ясно я мальчик словно младенец и это я лежу голый на его нижнем белье дрочу моя комната и я там он улыбается смотрю как он это делает перепрыгнул сверкающее пустое небо я чувствую незнакомую руку апельсин в сарайчике давным-давно о как давно небеса развалились прах мертвецов в его глазах в его яйца глубже глубже я кончил в разрушенный двор запах овса.

Там в Мехико человек, который был отцом мальчика, пытался собрать деньги, чтобы вернуться и еще покопаться в руинах, но мексиканские власти сказали, что он не имеет права это делать, забрали у него то, что он нашел, и послали в развалины каких-то мексиканцев. Он опять стал колоться морфием, и я почти все время проводил на улицах, чтобы не возвращаться домой. Помню, американец из Техаса с тюремными тенями в глазах заговорил со мной в парке, и я пошел с ним к нему в квартиру.

Прошло какое-то время, в клубе появился человек и выбрал меня подавать мячи доя гольфа. Он был не такой старый, лет тридцать, с бледно-серыми глазами… толстый, но я заметил под жиром мускулы и почувствовал, что он хочет от меня чего-то особенного, когда мы ушли с поля. Сначала он сказал мне, что я не должен вот так шляться по Мехико, что мне нужно жить в Америке, потому что я американец, и он может это устроить, но сначала я должен сделать то, что он хочет, чтобы «быть готовым к битве», как он выразился. Потом сказал, что «свободный мир» борется за выживание, и я могу помочь. Был какой-то человек, который, как они считали, сотрудничает с коммуняками, и они хотели его сцапать. Я уже встречал этого человека, он купил мне бутерброд и апельсиновый сок… и теперь мне нужно было сделать так, чтобы этот человек что-то начал со мной, ну понятно что, и тут-то они его и поймают, вот и все, — после этого я смогу поехать в Америку, жить в приличной семье и ходить в школу, ну и что я на это скажу? Я ответил, что родился в Мексике и не хочу в Америку, здесь мои родители, я должен зарабатывать и помогать им. Тут он схватил меня за руки, и я заметил, что у него тупорылый пистолет 38-го калибра в кобуре подмышкой.