Юрий Цыганов - Зона любви

Так что, ты — конь ретивый — раньше времени на человечество не шурши и не дуйся. Наоборот — будь с ним приветлив и оно тебе ответит взаимностью. Ну, свинтили девчонки… Нечего спать на посту!

И впредь наука: не расслабляйся и предприми противоугонные средства. Голова-то на месте. Чай, не все еще пропил!

Время было позднее, что-то около двух… А я только во вкус вошел. То есть, завелся. Мой лучший друг требовал продолжения банкета.

На дворе — ночь глухая. Все добропорядочные граждане тихо киряют на теплой кухне, и только отщепенцы, подобные мне, носятся по Москве неприкаянными призраками в поисках приключений и провоцируют доблестных стражей порядка на крайние меры.

Однако, я частично обезопасил себя. Доллары спрятал в мастерской, взял только необходимую мелочь в рублях. С «тачкой» мне повезло. Водила — не какой-нибудь лох бомбила, а натуральный таксист из наших, из советских.

— Задача непростая, но выполнимая, — объявил я ему, — найдем девочку? Гонорар за качество — соответственный…

Мы оба понимали — время позднее — всех добропорядочных шлюх из пионерской организации уже разобрали. Остались или совсем никакие — остывшие на пронизывающем осеннем ветру — или энтузиастки, вышедшие на тропу рискового бизнеса самостоятельно.

— Садись. Что-нибудь придумаем.

Возил он меня не слишком долго и всё какими-то огородами. Я дул пиво и исповедовался.

Таксисты гораздо лучше священников. Зуб даю. Жизнь знают изнутри, по сути, ее изнанку, опять же, ручку им целовать не требуется, а, главное, не так чванливы, как эти ряженые, словно Деды Морозы — духовные отцы православия. Но самое ценное в таких исповедях то, что мы никогда больше не встретимся, а если и встретимся, то не узнаем друг друга. Но исповедь-то состоялась! А это и есть разговор с Богом.

— Такая годится?

Он притормозил у одиноко стоящей фигуры. Я опустил стекло — выходить было лень… Дева была слегка потрепана, но еще ничего. Эта была из рисковых одиночек-энтузиасток.

— Пальтишко распахни.

Больше всего у женщин я не любил их пышные телеса. Все эти жировые прослойки повергали моего друга в уныние. Он ложился на дно и сигналов не подавал. Однако эта была ничего — достаточно костлява.

— Сколько?

— Штука.

— Восемьсот плюс водка. Я буду один.

Она молча села на заднее сиденье.

Я плохо помню ее и то, что у нас было. Поразило меня только одно — странные ожоги на ногах, чуть выше колен.

— Что это?

— Пацаны обкурились — баловались, сигареты тушили.

Я долго переваривал услышанное. М-да…

— Так они тебя и убить могли.

— Могли. Только я убежала… Из окна выпрыгнула… Я ж сказала — обкуренные были.

— Да уж… работенку ты себе выбрала…

— Эта работенка сама тебя выбирает.

Говорить в таких случаях нечего. Удушливым дымом подлинности повеяло от ее слов.

Господин Куприн, вы бы трахнули такую женщину? А вы, великий пахарь и сеятель разумного и доброго? Или бы высказались за материнство и детство, за спасение души?

Еще главный Спасатель душ меня очень волновал в этом вопросе.

Он, по известной легенде, был девственник. Хотя это сомнительно… С его-то страстью, энергией, жаждой жизни… Вот жены и детей у него точно не должно было быть. Революционеры по понятию не могут заводить семьи. Семья и спасение душ — не совместимы.

Я доподлинно знаю только одного приличного девственника. Это великий Андерсен. Он деткам сказки писал, чистые и мудрые. Поэтому у него одно с другим гармонично сочеталось.

Но Спасатель душ со всем человечеством разговаривал, а человечество в практической жизни сказкам не сильно верит. Впрочем, в его сказочку про Царствие Божье отчасти поверило… Слишком заманчивые открывались перспективы.

В общем, много в мире тайн. И не все нам суждено разгадать.

Я же постараюсь не мусорить в окружающем пространстве своими тайнами, я всё о себе расскажу доподлинно, ничего утаивать не стану, так как службу несу в ином Храме. Имя ему: Как-Было-На-Самом-Деле.

А на самом деле, в девственности я не вижу никакого достоинства. Любое глумление над плотью чревато последствиями. И где-нибудь отольется чрезмерное воздержание страшными безобразиями. Поэтому проститутка несет миру пользу. Она, с риском для здоровья и жизни, принимает на себя всю тяжесть человеческого порока. А это достойно, если не уважения, (хотя, почему бы и нет?) то высокой оплаты.

Для творческой личности, вообще, воздержание равносильно медленной казни. Что такой голубок сможет миру поведать?

После оргии, устроенной моим лучшим другом, который жил своими понятиями и плевал на Высший Разум, в общем, и целом, и на спасение души в частности, я опять провалился в яму.

Водка — напиток гуманный — дает организму необходимую паузу. Иначе с моей впечатлительностью и бешеной энергией я преждевременно оказался бы у вас, ребята, на самых высоких и мягких нарах…

Разбудила меня проститутка:

— Юра, где мои сапоги?

— Что, собралась слинять, по-тихому?

— Пожалуйста, отпусти меня…

Черт, и проститутки от меня разбегаются…

— Они на кухне, за столом.

Когда мы пришли, я предпринял попытку не наступать на одни грабли дважды. Средство простое и достаточно эффективное — антикидалово — без сапог далеко не убежишь.

Я запер за ней дверь и налил еще гуманного напитка.

«Для первого раза достаточно,» — решил я.

Любое дело нужно доводить до конца. Взялся за нож — бей. А иначе чего ты будешь стоить в этой жизни?

Денег была еще целая куча. Поэтому, отдохнув и приведя себя в божий вид, я вновь и вновь выходил на тропу порока.

Предводительствовал в походе мой обезумевший друг. Мне же уготована была роль наблюдателя.

Знаете таких чистоплюев и ссыкунов?

В Чечне кровь рекой, баб насилуют, а тут приезжает какой-нибудь дядюшка Майкл или того хуже — престарелый чувак из нашей «яблочной», везде протестующей и всем недовольной, прослойки, и наблюдает, то есть начинает боевым генералам о правах человека болты вкручивать. Его, естественно, посылают по матушке, да зря… Погорячились генералы. Гуманист и защитник прав оказался той еще вонючкой.

Так напылил в прессе и всяких там Международных сообществах, что генералы за голову схватились. То-то, наука вам, старым воякам, высказываешься публично — выбирай, бля, выражения — на тебя весь мир смотрит.

Я хоть и не был большим ссыкуном, (я был ссыкуном обычным) но чистоплюйство и морализм, привитый всей прошлой жизнью, не до конца изжил из организма. Один всю жизнь по капле выдавливал из себя раба, мне же уготована была иная работенка: выдавливать последствия этого выдавливания.