Юрий Цыганов - Зона любви

Короче, на тропу порока я вышел не до конца подготовленный. Не было во мне еще жизненно необходимого цинизма. Я все еще был чуть-чуть девственник.

Я выходил на Тверской…

Тогда еще богатство Родины берегли, не выгнали на задворки лучшие кадры страны. Власть с продажной любовью благополучно сосуществовала. Чувствовалось в них что-то родственное… Было в этом родстве сугубо наше, национальное. Буйство русской души в сочетании с непосредственностью и бесшабашностью. «А нам все по хую, мы ебанутые»… Вот мэрия с мэром, а вот сутенеры в малиннике. Аверс и реверс одного явления… Свобода и беспредел сплелись в едином экстазе.

Так вот, я вываливался из «тачки» у очередного «малинника», а за мной, оказывается, тянулся «свадебный кортеж» из любопытствующих дядей на машинах. Только что куколок и шариков на машинах не было… Очевидно, мой вид не вписывался в повседневный и унылый съем девок. Очевидно, я был колоритен в своем непосредственно-бесстыдном поведении.

Я устраивал публичные мини-спектакли.

— В одну шеренгу становись! Равнение на мэра! Родина-мать не забудет ваш подвиг. Вспомнит всех поименно!

— Поименно не надо! — кричали девчонки.

— За правое дело многопартийной системы — будь готов!

Я отдавал пионерский «салют».

— Всегда готовы! — отвечали мне радостно.

Часовые любви — «мамочки» — меня уже узнавали.

— А это ты, горе луковое. Опять насосался?

— Мадам, сосать это по вашей части… Мы просто глушим… О, кей?

Мадам делала вид, что не слышит…

— Ну, и почем нынче любовь и дружба? Для постоянного клиента скидки предусмотрены? Нет? Будем искать…

Я возвращался к «тачке», за которой стояла машина сопровождения. Из окон выглядывали мужики.

— Ну, ты даешь, парень! Мы за тобой по всей Тверской едем… Такого еще не видели.

— Ладно, ладно…

Я, как кино-диво, делал им ручкой, мол, не надо оваций… Автографы завтра, после пресс-конференции…

Таксисты меня никогда не торопили. Я им хорошо платил. У нас с ними, вообще, было полное взаимопонимание — никто никого ни разу не кинул. Да и с девчонками отношения наладились.

Одна мне так и сказала:

— Вот ты — нормальный чувак.

Я почти загордился. Согласитесь, такой комплимент чего-нибудь стоит.

— Понимаешь, есть два вида козлов…

— Гораздо больше… я подсчитывал.

— Ладно… шутник. Я говорю за полных отморозков — бандюгов. Эти и накостылять могут и «геморрой» устроить…

— Как это?

— Ну, «геморрой» — это когда снимает один — приезжаешь, а там целая кодла.

— А другие?

— Эти, пожалуй, еще хуже… Трепетные такие… сучата!

А это как?

— А те, которые в душу лезут. Типа, как ты дошла до жизни такой. Вопросы слюнявые задают… Я ему тогда такие страсти рассказываю, такую лапшу на уши вешаю… Слушает, гаденыш, чуть не слезу пускает, а потом все одно — лезет.

— Интеллигенты — не упустил я свой шанс поквитаться с любимой прослойкой.

— Во-во. Они, кобели… А бывает наоборот… Приезжаешь к какому-нибудь старичку или дядьке солидному. А он в натуре жалеет: «Дочка… бедняжка моя… Посиди со мной просто, поговорим… Тоска у меня… ты знаешь, что такое тоска мужская, беспробудная? А пить один не умею». И денег даст, и не лапает, и накормит еще.

Глупо, конечно, было верить в сказочку про белого бычка-старичка… Однако! Неожиданная оказалась особа…

Попросила почитать стихи:

— Мне стихи одни сильно нравятся. Я прочту?

— Валяй, — сказал я.

Стихи я воспринимать умел. Вроде бы. Главное в стихе — музыкальная интонация. Мне казалось, что я ее улавливал… Мне вообще представлялось, что я большой знаток поэзии. И даже отметил про себя свое превосходство в развитии, типа, кто она и кто я. И потом, уже в превосходной форме прикинул, что же она — деревенская девчонка — может такого прочитать, любопытно, любопытно… конечно же, Есенин. Есенин — один из любимейших моих поэтов. Но так случилось, что кроме Есенина из классики они ничего не знают.

Читала она ужасно, но мне понравилось. То есть, разобрать что-то было невозможно, в смысле гласных и согласных — беда. Одно, пардон, пришепетывание. Однако она умудрилась уловить главное — ту самую мелодию стиха, — а это почти всё. Кого она читала — для меня тоже оставалась загадка.

— Кто это?

— Гумилев.

— Тот самый?

— А какие еще бывают?

Самое смешное — я даже не догадался, кто это? Вот тебе, бабушка, и большой знаток музыкальной интонации!

Стало понятно, почему ее подкармливают солидные старички…

Они мне никогда не врали.

В жизни, оказывается, всё очень просто устроено. Сам не врешь — и перед тобой человек раскрывается… и читает, порой, сокровенные строки…

Потребность высказаться у проститутки — повышенная, потому как в грехе живет. И знает об этом. Так что я иногда совмещал блядское ложе с исповедальней, то есть интим физический и духовный. Такой вот — прелюбодей священник в одном флаконе.

Одна из тех, с кем я подружился и вызывал постоянно, мне неожиданно сказала:

— Я с тобой душой отдыхаю.

Господи, да это же почти признание в любви! Я не знал, что на это ответить…

Звали ее Аленка.

Другим и смысла врать не было. Через два-три часа разбегались и вероятность увидеться вновь в этом бешеном городе такая же, как с таксистом. Некоторые, правда оставляли свой телефон… Но, все одно, наши короткие встречи и личные жизни, не имели точек соприкосновения.

Проститутки врут или когда на бабки клиента хотят выставить, или на жалость давят. (Что по сути одно и тоже). Леденящих душу историй у них заготовлена масса. Тысяча и одна ночь, а может и того круче. Некоторые истории действительно с кем-то из них происходили, некоторые существовали, как легенда. Своеобразный банк «ужастиков» для определенного контингента. Кстати, лоха они сердцем чуют и жалости к нему не жди. И обобрать могут, и кинуть… Профессия жестокая. Понятие милосердия, стыда, совести с их трудом несовместимы.

Это всё для семьи. У многих из них на содержании были дети, сестры, братья, матери.

— И что, твои не догадываются, каким ты промыслом здесь занимаешься?

Отвечали по разному. Некоторые говорили:

— Ты что! Я ж со стыда умру. Для них я на рынке торгую.

И ведь не врала — действительно на рынке торговала. Только товар на том рынке — специфический…

Некоторым было уже наплевать:

— А что делать? Надоело все. Как есть, так и есть.