Ирвин Уэлш - Альковные секреты шеф-поваров

Дэнни Скиннер и Дуги Винчестер были странной парочкой: первый только начинал карьеру, а второй, несмотря на свои сравнительно молодые сорок с лишним лет, вряд ли мог рассчитывать на ее продолжение. Их отношения Винчестер на полном серьезе называл «стаканной дружбой»; Скиннер даже смутно припоминал, что поначалу они использовали это выражение с иронией.

Теперь, однако, Дуги нужен был не как собутыльник, а как источник ценной информации. Он несколько удивился, когда Скиннер предложил сходить на обед в знаменитую таверну «Архангел», – обычно они заправлялись в других местах, более близких.

Таверна «Архангел» находилась рядом с вокзалом Уэйверли, а посему пользовалась особой популярностью среди туристов и транзитных пассажиров. Помещение было разбито на две секции: большая называлась «Мактаггартс» и представляла собой суровый спартанский паб, оживавший лишь по праздникам и выходным; меньшая – собственно «Архангел» – имела отдельный вход, хотя из «Мактаггартса» в нее можно было попасть и по коридору, мимо туалетов. Стойка бара здесь была короче, а толпа ярче, богемнее; на втором этаже располагался ресторан, славившийся отличной кухней. Скиннер никогда в нем не обедал, но несколько раз бывал с инспекцией, неизменно выявлявшей исключительную чистоту.

Скиннер направился в малый бар, к немалому ужасу Винчестера, заявившего:

– Ни-и-и, я сюда не пойду! Мне моя жопа дорога. Тут еще в старые времена одни педики ошивались.

– Да брось, все давно изменилось! – убеждал Скиннер. – Тем более сейчас день. Давай заглянем! Не понравится, перейдем в соседний зал.

Винчестер на самом деле только притворялся, что боится геев. Единственное, что его волновало, – это литраж. За обедом он привык выпивать четыре кружки: первую практически залпом, в три-четыре глотка, вторую и третью – не спеша, смакуя, а четвертую – снова залпом, тем же макаром, что и первую. После обеда дверь в каморку специалиста по особым проектам почти всегда была заперта.

В этот ранний час за короткой стойкой сидели лишь два юнца с рюкзаками да стайка нагруженных покупками домохозяек из округа Файф, тем не менее бар казался переполненным. Пузатый бармен щеголял в антикварной футбольной фуфайке с рекламой виски «Феймос граус». Его волосы были выбелены и забраны в пучок. В молодые годы, до того как разжиреть, он наверняка не знал отбоя от кавалеров. Скиннер заказал по первой и имел удовольствие наблюдать, как Винчестер, двигая кадыком, совершает привычный ритуал.

– Ты здесь был? – спросил он, когда кружка Дуги опустела.

– Да здесь все бывали! Каждый клоун, каждая шлюха. Классное было место.

– Эпоха панков, да?

Винчестер кивнул и сморщился, как будто скушал гадость.

– Ненавижу эту шваль! Они убили настоящую музыку. «Цеппелины», «дорзы» – вот были парни!

Скиннер еле заметно улыбнулся: Винчестер ненароком приоткрыл перед ним живую, ранее неизвестную часть своей души, чудом уцелевшую в многолетнем мороке ежедневного пьянства.

– Помнишь, в Эдинбурге была группа Old Boys ? Моя мать от них тащилась. Даже тусовалась с ними.

– Не-а… – Винчестер покачал головой. – Я же говорю: этим дерьмом не интересовался. Панк-рок для меня просто грохот.

Потеряв интерес к коллеге, Скиннер переключился на бармена.

– Я слышал, жрачка у вас ничего, – начал он.

– А то! – Бармен важно повел носом.

– Ну, – Скиннер придвинулся ближе, хищно сузил глаза, – я тут читаю книжку де Фретэ… Это повар из ящика, знаешь?

– Ага. Худой и скромный, – саркастически хмыкнул бармен.

– Точно, – радостно согласился Скиннер. – Он кулинарную порнуху написал: «Альковные секреты шеф-поваров». Как девчонок угощать, чтоб у них ноги раздвигались.

– Пфф! Мало того что их поить, – возмутился бармен, – так еще и жрать готовить? Перетопчутся!

Скиннер посмеялся и продолжил:

– Представляешь, он пишет, что начинал здесь, у вас! Говорит про крутого повара, не помню имени. Вроде тот его всему научил. И вообще прикольный старик.

Бармен закатил глаза. Затем покосился на пустую кружку Винчестера, на уровень пива в кружке Скиннера – и сделал знак «повторить?». Винчестер молча кивнул.

– Сэнди Каннингам-Блайт, – угрюмо сообщил бармен. – Этот подонок мне всю жизнь испортил.

Скиннер не поверил своим ушам.

– Он что, до сих пор работает?

– Если бы! Все гораздо хуже. – Бармен покачал головой. – Он здесь пьет. Будь моя воля, я бы его на порог не пустил, хронь эту. А менеджер считает, что он безвредный, даже наоборот. Типа «живая легенда»! – Бармен картинно развел руками; видимо, это была его коронная байка. – Не знаю насчет легенды, а из живого там одна глотка осталась!

– Значит, старый Сэнди здесь ошивается.

– Угу, через пару часов припрется. Каждый вечер как штык… Хоть бы под автобус попал, тварь! Да только хренушки, таким везет.

Бармен отвлекся, чтобы обслужить домохозяек, заказавших джин с тоником.

– А как он выглядит? – спросил Скиннер.

– Рожа – будто динамитом разнесло. А зашивал слепой обдолбанный хирург… Да ты не волнуйся, его сначала слышно, а потом уже видно, – успокоил бармен.

Выпив по четыре кружки, Скиннер и Винчестер вернулись на работу. По дороге они проделали привычный маневр: Винчестер задержался у газетного киоска, чтобы купить «Вечерние новости», а Скиннер без задержки проследовал в офис. Таким образом «стаканные друзья» надеялись избежать обвинений в групповом пьянстве.

Но их опасения были напрасны: главным предметом сплетен в отделе было не пьянство, а недавние семейные потери Кибби и Скиннера, причем сочувствовали больше первому, к вящему негодованию второго.

Поняв, что Кей не вернется, Скиннер, недолго думая, вступил в полуофициальную, ни к чему не обязывающую связь с Шеннон Макдауэлл, у которой на личном фронте тоже было неспокойно: она на днях застала Кевина в постели с одной из своих подруг. Ничто так не объединяет, как сходство переживаний.

Поначалу служебный роман двух обиженных сердец выражался в том, что после работы они неизменно отправлялись в ближайший бар, где оперативно напивались, а остаток вечера проводили в страстных поцелуях и объятиях, дальше которых дело, впрочем, не заходило. Их невинные игры, однако, быстро сделались достоянием общественности и главной темой сальных пересудов в курилке.

Четыре выпитые за обедом кружки лишь разожгли Скиннеров аппетит. Подговорив Шеннон уйти пораньше, он привел ее в бар «Ватерлоо».

– Жаль Брайана, такое несчастье! – вздохнула Шеннон. – Переживает.

– Он, по крайней мере, знал своего отца! – неожиданно для себя рявкнул Скиннер. И поспешил объяснить, заметив испуг своей шер ами: – Извини, просто… понимаешь, моим отцом может быть любой алкаш в этом баре! – Он обвел глазами пьяную гомонящую толпу. – И мать ничего не рассказывает. Ни слова не вытянешь… А этот говнюк Кибби ходит с трагической рожей, как будто ему одному известно значение слова «боль». И все вокруг стонут: ох, бедняжка Брайан!..