Ирвин Уэлш - Альковные секреты шеф-поваров

Скиннер замолчал, опасаясь, что Шеннон почувствует глубину его неприглядной ненависти к Кибби, однако на ее лице читалась другая, более сильная эмоция: сочувствие.

– Знаешь, я тоже потеряла мать. Когда еще маленькая была.

Скиннер подумал о своей матери, попытался представить, что бы он делал, случись с ней несчастье.

– Даже не знаю, что бы со мной было… – Он помотал головой и вспомнил Кибби: бедному червяку наверняка сейчас несладко.

– Это ад, если в двух словах, – бесцветно сказала Шеннон. – Отец просто сломался, не смог пережить. – Она глубоко затянулась, и Скиннер с трудом оторвал голодный взгляд от ее сигареты. – Братишка с сестрой сразу на мне повисли. Деньги нужны, об универе пришлось забыть. А в департаменте нормально платили, посылали на курсы. Сертификат светил. Не скажу, что всю жизнь только и мечтала инспектировать сраные кухни. Но кто-то должен их инспектировать. И я из этой возможности выжимаю все, что могу. А Брайан… я его понимаю. Знаю, что это такое – потерять близкого.

– Да. Извини… Я тоже ему сочувствую. – Скиннер вдруг ощутил странное, даже несколько пугающее желание оказаться рядом с Кибби, обнять его, утешить. – Просто я еще не отошел от… истории с Кей.

Он прикусил губу, осознав, что неявно, ненароком наметил контур вызревающих между ним и Шеннон отношений. Их руки сблизились, пальцы переплелись. Скиннер уже давно понял, что простые объятия могут быть интимнее любой интимности. Теперь оказалось, что иногда достаточно даже касания рук. Он посмотрел на ее кольца, потом в большие карие глаза, где плавала печаль, и в его сердце поднялась теплая волна. Шеннон покачала головой:

– Спасибо, Дэнни. Но… не надо. Мы оба понимаем, что происходит. Весело проводим время, помогаем друг другу выбраться из говна. Самоуважение возвращаем. Вот и все. Давай оставим как есть… А там посмотрим.

– Конечно! – согласился Скиннер, быть может слишком поспешно.

Судя по сухой усмешке, скривившей губы Шеннон, его энтузиазм не остался незамеченным. Но в глубине души он и вправду продолжал отчаянно, вопреки логике, ждать звонка Кей.

– Ты права, – вздохнул он, чувствуя, что заезжает в неприятный тупик. – Отношения между двумя брошенными людьми – темное дело. Не будем торопиться… Ты ведь с Кевином долго встречалась?

– Три года.

– Скучаешь? – спросил он, думая о Кей.

– Да, наверное. Хотя к этому давно шло, мы оба понимали. Но ни исправить, ни закончить не могли. Я поначалу даже облегчение испытала. Его ведь последние месяцы как будто не было, пустое место… По правде говоря, мне Рут не хватает больше, чем Кевина. – Глаза Шеннон превратились в узкие бойницы. – В конце концов, эта подлая, грязная, лживая, ничтожная шлюха была моей лучшей подругой.

Она потеряла обоих в один заход. Двух зайцев одним выстрелом. Точнее, одной палкой… А я потерял Кей. Которую любил, конечно, но как-то наперекосяк. Я, похоже, не способен любить по-настоящему – пока не обрету мир, не узнаю своих корней. Пока не разыщу отца. Надо встретиться с этим гребаным спившимся поваром, вытрясти из него правду. Уж лучше он, чем де Фретэ…

Они улыбнулись друг другу, и Скиннер предложил переместиться в таверну «Архангел».

– Да ну, – скривилась Шеннон. – Выше по улице есть классный бар, там сегодня все коктейли в полцены.

Расставшись с Кевином, она тоже постоянно искала забвения на дне бокала, что лишь повышало ее привлекательность в глазах Скиннера.

– Да ты обалдеешь с этой таверны! Знаешь, какая прикольная атмосфера? И публика интересная, – настаивал он, думая о встрече со старым поваром.

– Ладно, уболтал. Пошли! – согласилась она с легким задором, который он так любил. И которого особенно не хватало Кей… Вернее, задор испарился потом, угрюмо подумал Скиннер. А поначалу все было замечательно.

Они шли к вокзалу по мостику над дорогой. Скиннер колебался: стоит ли взять ее за руку? Или обнять? Это было бы странно. Как-никак они работали в одном офисе, за соседними столами… Близость, возникшая в уютном пабе, развеялась на мокром ночном ветру, как в голливудском мюзикле, где герой кружит героиню в романтическом танце, поет о любви, глядит ей в глаза – и отталкивает в неловком смущении, когда смолкает последний аккорд.

Они спустились на Маркет-стрит, и Скиннер почувствовал первые признаки волнения: сейчас он увидит Сэнди! А вот и стеклянная дверь таверны. Он толкнул ее и пропустил Шеннон вперед.

Старая пьяная рожа. Яблочко от яблони…

Скиннер сразу узнал Каннингам-Блайта, хотя раньше его в глаза не видел. Вряд ли, однако, это было вызвано фамильным сходством или точностью описаний бармена, в которой, кстати, сомневаться не приходилось. Просто в толпе посетителей сразу выделялась пустая зона, где в окружении незанятых стульев, словно под защитой силового поля, сидел и бормотал одинокий старик.

Кивнув давешнему бармену, успевшему переодеться в клетчатую рубашку, Скиннер заказал себе пива и водки с колой.

– А я буду лимонад и двойной виски. – Шеннон указала на полку. – Например, «Тичерз».

– Поосторожнее с этой отравой. От нее простата разрушается.

– Дэнни, у меня нет простаты!

– Ну вот, допрыгалась! – Скиннер довольно осклабился, и они прошли к пустующим стульям.

Сэнди Каннингам-Блайт улыбнулся им тепло и открыто, как пожилой фермер, наконец дождавшийся гостей. Это был кряжистый небритый горбун с обширной плешью, обрамленной грязно-серыми патлами. Немногие уцелевшие зубы поржавели от никотина, а из черных дыр между ними сочилась густая пьяная вонь. Рубаха была измята, защитного цвета куртка мешковата, позорные брюки заправлены в старые ботинки и замурзаны до черноты. Он был явно из тех людей, что ощущают себя тем комфортнее, чем сильнее отвращение окружающих. Но гвоздем композиции было, конечно, лицо, тут бармен не солгал. Как говорится, отмечено печатью порока, думал Скиннер, разглядывая чудовищные рытвины и морщины. Старик между тем не сводил липких глаз с Шеннон.

– Давай, красавица, садись поближе, – позвал он с бесстыжей ухмылкой.

Шеннон фыркнула и отвернулась. Старик протянул руку, тронул ее за плечо:

– Зовут-то как?

Она жалобно посмотрела на Скиннера, словно говоря: давай пересядем! Затем с каменной вежливостью бросила через плечо:

– Шеннон.

Скиннер подвинулся вместе со стулом, чтобы образовать кружок; его подруга тоже вынуждена была повернуться.

– Великая река родной Ирландии, – мечтательно промямлил забулдыга, пустив слюну на подбородок. И процитировал: – «Уж не слышать ему, как чайка кричит над бурливой волной Шеннона…» [11]Твоя семья с Изумрудного острова?

– Ирландия не при делах. Отец в рокабилли играл, обожал песни Дела Шеннона. Назвал меня в его честь, – объяснила она сквозь зубы.