Ирвин Уэлш - Альковные секреты шеф-поваров

– Я… я… – забуксовал Кибби.

– Это жалоба нашего клиента Мориса Леграна. Он называет тебя неряхой, ходячим позором. – Фой изогнул бровь. – Думаешь, у нас есть основания для тревоги? – Он презрительно оглядел изможденного работника и сам себе ответил: – Я думаю, что есть.

Кибби хотел было заговорить, но в уме что-то коротнуло: он словно впервые заметил жирные пятна на своей рубахе и мятые синие брюки, которые были ему решительно малы.

Что со мной происходит?

– Послушай, – спросил Скиннер мягко, – ты в порядке?

– Это только… моя болезнь, ну…

– Может, в семье неприятности?

– Нет! Я просто нездоров, никак не поправлюсь… Я…

Кибби замялся. Фой и Скиннер уже избавились от старого Дуги Винчестера, Скиннерова дружка. Вполне могли избавиться и от него.

– Тебе придется взять себя в руки, Брайан, – сказал Фой со сдерживаемой яростью. – И чем скорее, тем лучше. Ты бросаешь тень на весь отдел, а мы это терпеть не намерены.

– Я… я…

– Тебе все ясно?

Ощущение несправедливости происходящего придало Кибби сил. Он поднял глаза, посмотрел Фою в лицо и внятно ответил:

– Абсолютно.

Я подвожу коллег. Не справляюсь с работой. Надо быть внимательнее. Это болезнь виновата…

– Вот и отлично, – ледяным тоном подытожил Фой.

Кибби перевел взгляд на Скиннера, который, как ему показалось, наблюдал за Фоем с некоторой брезгливостью. Скиннер улыбнулся:

– Считай, что мы дали тебе дружеский совет, Брайан. Разговор неофициальный, сугубо между нами.

У Кибби на глазах выступили слезы: он внезапно ощутил извращенное чувство благодарности, которое возмутило его до глубины души – и одновременно едва не побудило броситься Дэнни Скиннеру на грудь с мольбой о помощи.

– С-спасибо…

Простившись с начальством, Кибби торопливо бежал в свое привычное убежище, то есть в туалет.

Что такое сегодняшний Кибби? Он прирожденная жертва. И разве мы виноваты, что обеспечиваем жертву тем, чего она жаждет больше всего на свете: гонениями, а еще лучше – мучениями? Если не обеспечим мы, за нас это сделает судьба. А она никогда не ошибается. Исключения можно пересчитать по пальцам искалеченной руки.

Де Фретэ и мать: эти двое наверняка знают правду. Но я и без них почти уверен, что судьба определила мне в отцы Грега Томлина. Всю жизнь мне казалось, что моя истинная родина где-то далеко. Теперь я верю, что это Калифорния.

Что меня здесь удерживает? Отношения с Шеннон заехали в тупик. Вчера это было похоже скорее на драку, чем на секс. Сперва целовались у меня на кушетке – грубо, агрессивно, – а затем она приказала мне раздеться, чуть не криком. И начала сосать мой член – кусая его, скобля зубами, чертовски больно. Я схватил ее за волосы: не приблизить, а, наоборот, оттащить. Ее глаза сузились и злобно сверкнули. Рванув, я разодрал ей блузку, пуговицы стрельнули в стену. Я решил: ну что ж, девчонка хочет грубого секса, – и начал мять ей грудь. Она скривилась и тяпнула меня за губу – до крови, до металлического привкуса во рту. Я стащил с нее джинсы и трусики, с размаху всадил ей пальцы во влагалище. Она в ответ ухватила мой член и принялась дрочить, царапая ногтями, гоняя кожу взад-вперед с такой силой, что казалось, уздечка вот-вот порвется. Из соображений самозащиты я заломил ей руку за спину, взгромоздился сверху и начал остервенело ебать – член зудел, как кипятком ошпаренный. Она обхватила меня свободной рукой за шею, впечаталась лбом в лицо и терлась, рыча, чуть не ломая переносицу, так что у меня слезы потекли по щекам. Я долбил ее яростно и жестко. Мои пальцы вцепились ей в сосок: мучили его, крутили, у меня аж ногти побелели. Она вдруг царапнула мне спину, ударила по ребрам и звериным движением выскользнула из-под меня. Приказала перевернуться, уселась верхом и давай орать:

– Я СВЕРХУ! Я СВЕРХУ, СКИННЕР, СУКА! ТЫ ПОНЯЛ, БЛЯДЬ?! Я СВЕРХУ!

И вот уже она меня трахает как исступленная – вернее, саму себя вгоняет в горький оргазм… А кончив, просто отлипает от меня, словно изолента, и мне ничего не остается, как додрачивать самому. Сперма стреляет в потолок, брызги попадают ей на ляжку – она их смахивает и с брезгливой гримасой вытирает руку о покрывало. А потом одевается и молча уходит – вот что самое страшное! И на следующий день в столовой мы ведем себя так, будто ничего не случилось.

А я украдкой поглядываю на Кибби, отмечая свежие царапины и следы укусов.

Все у нас с Шеннон наперекосяк. Мы больше не друзья. Всякий раз, когда она заходит в комнату, я вспоминаю песню Dandy Warhols :

Сейчас Шеннон надулась и молчит. Мы сидим в загнивающей литской питейной «Виноград». Отделка здесь как в аэровокзалальном буфете – для пассажиров невысокого полета. Изобилие хрома и стекла, полированные деревянные столы. Стулья и пол весьма потрепаны, а в воздухе синева от табачного дыма. Паршивые одежды посетителей – по последнему писку трущобной моды Джанкшн-стрит – говорят об уровне заведения красноречивее цен, написанных мелком на черных дощечках: слабенький лагер – фунт сорок девять за кружку, «Стелла Артуа» – фунт девяносто. Я дую «Джек Дэниэлс» и запиваю сидром «Балмерз». Шеннон сидит рядом и хмуро налегает на виски «Бушмилл». Чтобы ее развеселить, я записываюсь в очередь на караоке. К стойке приближается знакомая фигура – будь я проклят, если это не старый приятель Десси Кингхорн! Я церемонно киваю. Гондон отвечает с неменьшей вежливостью.

– Десси! – кричу я, подталкивая Шеннон к нему. – Как поживаешь?

– Спасибо, хорошо.

Они с Шеннон обмениваются неловкими взглядами. Я поворачиваюсь к ней:

– Познакомься, это Десси Кингхорн. Мой старый друг. А это Шеннон. Моя… коллега, ха! – Я смеюсь, Шеннон кисло морщится. – Десси тоже своего рода коллега. Представитель осведомленных верхов, знаток современного стиля, – продолжаю я, оглядывая его с головы до ног: побитые старые джинсы, потная футболка, словно снятая с гнойного бразильского бомжа. Плачевная безвкусица.

– Отвали, Скиннер! – шипит он.

– Зачем так, Дэсмондо! Давай по пиву. – Я подзываю барменшу. – Кружку вашего лучшего лагера для моего друга Десси Кингхорна! Несите «Стеллу»… нет, «Карлсберг экспорт»! Для такого парня ничего не жалко! – Я поворачиваюсь к нему. – Все еще в страховых агентах ходишь, Десси?

Никогда раньше не замечал, какие злобные у него глазки: буравят с откровенной ненавистью. Его рот судорожно открывается, как у психов, что симулируют сердечный приступ, прежде чем начать размахивать кулаками.

– Меня сократили… А пить я с тобой не буду! Вообще тебя знать не хочу.