Ирвин Уэлш - Альковные секреты шеф-поваров

– Трейнор, что ты гонишь! – Я не могу сдержать смеха. Этот тип ничего всерьез не принимает.

– А чё, это гипербола! Художественное преувеличение, чтоб ты представил размеры гребаного комара. Короче, мужика отвезли в больницу, и там он скончался, не приходя в сознание. Бедняга Роб! Прикинь, позор: пал от укуса комара!

– Э, могло быть и позорнее, – говорю я, заразившись его пофигизмом. – Мог бы… – и мы заканчиваем в унисон: – Болеть за «Хартз»!

Мне немного стыдно… но Малютке такой разговор понравился бы, я уверен.

– Ты на похороны приедешь? – спрашивает Гэри. – Они на следующей неделе.

Такого испытания мой сухой закон, пожалуй, не выдержит. К тому же я еще не закончил с Грегом Томлином, не выяснил толком, отец он мне или нет.

– Посмотрим. Билетов может не быть… Ты там организуй от меня венок, если что.

– Да, конечно, не дергайся! Мотаться через океан… Малыш не хотел бы, чтоб ты себе каникулы портил.

– Ну ладно… – На карточке заканчивается время; я не знаю, что сказать. – Удачи, братан!

Лезвия золотистого света лезут сквозь жалюзи на окнах спальни. На ум приходит легендарный Oasis . Как там у них поется?

Не забывай, что погода может

Убить или оживить…

Я копаюсь в дисках Дороти – ищу что-нибудь с шотландским ароматом. Ностальгия, наверное. Увы, даже в помине нет таких вещей, как Primal Scream, Orange Juice, Aztec Camera, Nectarine No. 9, Beta Band, Mull Historical Society, Franz Ferdinand, Proclaimers, Bay City Rollers . Единственное, что удается найти, – это диск с клетчатым шотландским орнаментом на конверте. Внутри обнаруживается альбом «Отложи на черный день» некоего Джорджа Макдональда, местной звезды кантри, по прозвищу, соответственно, Кантри Джордж. Я выбираю заглавную песню. Припев ничего, заводной.

Затем идет композиция «Бутылка виски за те же деньги», а следом весьма душевная переработка харрисоновского «Фининспектора» [16]. Из ванной выходит Дороти в зеленом халате, с полотенцем на голове. Замечает коробочку от диска у меня в руках.

– Что, нашел Кантри Джорджа? Это я в Техасе купила. Он тоже из Шотландии.

– А кто он такой?

– Недавно из тюрьмы вышел. Посадили за неуплату налогов или что-то в этом духе. – Она ожесточенно орудует пилочкой для ногтей, поясняя: – Ломаются, сволочи. О клавиатуру, наверное.

Сегодня Дороти работает. А я встречаюсь с Грегом. Обедаем в Норд-Бич.

Я не спеша собираюсь и прихожу в кафе. Яркое освещение, стены отделаны сосновыми панелями и хромом. Народу битком: молодые менеджеры и студенты с ноутбуками. Скрючились и строчат как заведенные. Не кафе, а офис какой-то. И эти твари еще будут говорить, гордо надув щеки: работаю дома! Хренушки там, дома! Сидят у всех на виду, обложившись бумагами, – в кофейнях, на улице, в поездах – и гавкают в свои мобильники. Только и слышно: заказы, продажи, поставки, квартальные бюджеты… Скоро вообще сотрется грань между работой и отдыхом. Каждая забегаловка будет оснащена компьютерами, телекамерами, всей этой байдой, чтобы офисный спрут всегда и везде мог тебя достать.

Гардероб Грега гармонирует с золотистым салонным загаром. Он заказывает минералку «Сан-Пелегрино». Я следую его примеру – и признаюсь:

– Голова кругом идет. Слишком много новой информации.

– Хочешь об этом поговорить? – спрашивает он с чисто гомиковским участием.

Я сижу и думаю, что никогда раньше не общался с голубыми (хотя задница Кибби, пожалуй, могла бы меня поправить) и понятия не имею, что у них на уме. И вот теперь может так сложиться, что мой отец – гомик. Почему я их в детстве не замечал? Были же вокруг парни со странной манерой речи, державшиеся особняком, а потом куда-то испарившиеся. Наверное, рванули при первой возможности в более либеральные края. Оно и понятно, Лит – не самое подходящее место для альтернативно ориентированных.

– Странно, что вы голубой…

– Хм… нисколько. Это мне странно, что ты натурал.

Вишь, какой нахальный педрила! Ну ладно, сейчас речь о другом.

– Да нет, я к тому, что в книге вы пишете в основном про женщин – герой-любовник, все дела. А сами десять лет прожили с каким-то Паулем.

Грег смущенно ерзает, бросает на меня убитые взгляды, откидывает со лба фантомную челку – волосы ушли, а привычка осталась.

– Ну, сначала я просто родителей боялся огорчить. Мой отец, простой грубый ирландец из южного Бостона, не понимал, как мужик может возиться с кастрюлями. Не говоря уже про большее. Поэтому я в юности старался вести себя как настоящий мужчина, притворялся удалым бабником. Но это была маска, конечно. В один прекрасный момент я понял, что уродую свою жизнь в угоду упертому тирану, с которым ничего общего не имею, которого даже не люблю толком… В общем, по-настоящему я начал жить только здесь, в Сан-Франциско.

Теперь уже мой черед сидеть как на иголках.

– А как же насчет Шотландии? Вы действительно дружили с де Фретэ?

– Ну да. – Томлин холодно ухмыляется. – Если иметь в виду, что Алан называет друзьями врагов, которые ему симпатичны.

Я согласно киваю. Трудно представить, чтобы такого человека, как де Фретэ, кто-нибудь искренне любил. Я даже исключил его из списка кандидатов в отцы, формально мотивировав тем, что с таким чудовищным брюхом это генетически невозможно. Выбор, конечно, небогатый, но, по мне, с точки зрения будущих прогнозов уж лучше иметь в отцах прожженного педрилу, чем жирного борова. Голубым-то я уж точно не стану, можно не бояться… И все же: трахнул ли он мою мамку? Вот вопрос!

– Знаешь, я ведь приехал в Эдинбург ненадолго. Так, на выходные. А потом остался: город понравился, работа в «Архангеле» подвернулась. Странно, конечно… Из всей Западной Европы это, пожалуй, самое неподходящее место для голубых. По крайней мере, в те времена так казалось. И тем не менее именно там я впервые открылся. Начал посещать «Кенилворт», «Веселый утенок»…

– А в «Архангеле»-то вы работали? В январе восьмидесятого?

– Безусловно, безусловно… Оттуда поехал в Лион, французы предложили работу, потом в Калифорнию перебрался…

Опять чертов педик юлит, уходит от ответа!.. И вдруг его интонация резко меняется:

– Дэнни, послушай… Я тебе должен кое-что сказать. – Он пристально смотрит на меня. Знакомый гребаный взгляд! Так смотрят начальники и школьные учителя. И ночные бармены, перед тем как выставить тебя на улицу. Взгляд, не сулящий ничего хорошего. – Я никогда не спал с твоей матерью. Вообще ни с одной женщиной в Эдинбурге не спал.

Я чувствую, как линолеум уходит из-под ног – вместе с фундаментом, сваями, землей… Звуки тонут в нарастающем фоновом звоне. Краем глаза я замечаю резиновое лицо голубого официанта, беззвучно шевелящее губами. Томлин тоже что-то говорит с идиотской педерастической ухмылкой… Звон, ничего не разобрать… Надо же так обмишуриться! Махрового педрилу принять за родного отца!