Андрей Рубанов - Великая Мечта

– А ты на маникюр пореже ходи.

– Нельзя. Внешний вид – все решает.

Лифт остановился, и мы вышли в коридор, но не расстались – глядели друг на друга, я – с удовольствием, Горохов – тоже.

– И солярий посещаешь?

Он обиделся.

– У меня натуральный океанский загар. Барбадос плюс Мадейра, по две недели там и там...

– Фитнес? – предположил я.

– По умолчанию. Два раза в неделю с личным тренером.

– Я рад за тебя, Горохов. Ты не представляешь, как я рад за тебя. Приятно хоть однажды встретить человека, у которого все хорошо.

– Не все, – аккуратно поправил одноклассник. – Но в целом – я доволен.

– И давно ты здесь?

– Пятнадцать лет. С тех самых пор, как на похоронах Юры ты меня познакомил с Сергеем Витальевичем.

– Почему я тебя здесь раньше не видел? Горохов повторил банкирскую улыбочку.

– Я – ветеран фирмы. Особо доверенное лицо. В основном – по командировкам...

– Хоть бы раз позвонил. За пятнадцать лет...

– Как-то не сложилось. Пойми, когда по четырнадцать часов в день говоришь по телефону, на личные звонки просто никаких сил не остается... К тому же, говорили, ты в тюрьме сидишь...

– Шесть лет как освободился. Одноклассник посерьезнел и даже понизил голос:

– Я знаю, что ты клиент банка и что у тебя тут ссуда висит... Но хозяин ненавидит, когда сотрудники с клиентами дружбу водят... Он человек тяжелый, для него главное – дело... А дружба, старые школьные связи – ему это все даже объяснить невозможно...

– Понимаю.

– Слушай, на самом деле я тебе очень и очень благодарен. За то, что помог с трудоустройством...

– Я здесь ни при чем. Ты Юру покойного благодари. А то в храм сходи, свечку поставь. Это он, мертвый, твою судьбу наладил...

Горохов сурово поджал губы. Сквозь идеальный барбадосский загар проступила бледность человека, вдруг посреди офисной беготни задумавшегося о вечных категориях.

– А ты зачем здесь? – осторожно спросил он. Я поправил ствол за поясом и тухло выдавил:

– По мелкому делу.

– Может, помощь нужна?

– Справлюсь. Ты к Сереже направляешься?

– Да.

– После меня будешь.

Бывший одноклассник поспешил кивнуть.

В приемной хозяина банка за столом референта сидела круглолицая, необычайно ухоженная женщина трудно определимого возраста – впрочем, не юная грация, а вполне себе тетка.

Подсмотрев краем глаза, я заметил, что она читает дешевый детектив в мягкой обложке.

– Вам назначено?

– Так точно.

Ее бедное на мимику лицо выдавало пристрастие к ботоксу.

Говорят, самые лучшие секретарши получаются из климактеричек. Такие не заводят на работе романов, равнодушны к лести и подкупу. Их интересует только собственное внутреннее состояние.

– А где Татьяна? – спросил я.

– Татьяна здесь больше не работает.

Лихо, – подумал я, вдохнул поглубже и, постаравшись усилием воли унять сердцебиение (не вышло; надо было все же опохмелиться), рванул на себя дверь.

Знаев стоял в геометрическом центре кабинета, сжимая в обеих ладонях по телефону. Оба звонили. Белки глаз банкира показались мне абсолютно красными. Волосы стояли дыбом.

Увидев меня, не удивился. Быстро спросил:

– Что у тебя с лицом?

– Спортивная травма.

– Зачем пришел?

Я оторопел.

– Как «зачем»? Долг отдать. Я ведь только вчера у тебя был...

– Вчера? – Знаев всерьез изумился. Движениями больших пальцев утихомирил верещащие аппаратики и сунул в карманы брюк. Подошел к компьютеру, потыкал пальцем в кнопки. На экране возникли некие сложные разноцветные таблицы.

Подсмотрев краем глаза, я понял, что банкир умеет организовывать личную рабочую информацию гораздо лучше меня.

– Действительно, – пробормотал он. – Ага, вот... Понял. Ты же мне должен...

– Ты вчера говорил – не тебе, а банку.

– Да, конечно. Вчера приходил... Должен мне... Или банку... Какая, блядь, разница... А я, представляешь, не помню. Ничего не помню. Приходится все записывать. Видимо, это от недосыпания...

– Мало спишь?

– Почти совсем не сплю. Устаю, как собака.

– Блажен бодрствующий.

Знаев посмотрел на меня с презрением.

– Может, и весь стих расскажешь?

– Нет.

Заимодавец чуть прикрыл воспаленные веки.

– Вот послушай, как звучит полный вариант: «Блажен бодрствующий и хранящий одежду свою, чтобы не ходить ему нагим и чтобы не увидели срамоты его».

Пора было действовать. Я расстегнул пальтуган. Сунул руку и достал из кармана ключи от машины. Протянул.

– Это тебе, Сергей. Автомобиль стоит в ста метрах отсюда. По переулку до первого поворота налево... Вот документы на машину.

– Ясно, – ответил великий заимодавец без эмоций. – Что еще?

– Ничего. Я пошел.

– Подожди. Неужели тебе нечего отдать, кроме последней машины?

– Последняя – у попа жена.

– Насколько я помню, у тебя есть компаньон. Почему он тебе не помог?

– У компаньона отпуск. Не стоит портить человеку отдых из-за ерунды. К тому же он в моей стройке никак не участвовал.

Пистолетик мой, давеча здорово остывший на уличном морозе и неприятно холодивший сквозь ткань рубахи живот, теперь нагрелся, я забыл о нем. Неловко повернулся, сделал излишне резкое, ненужное движение, и проклятая железяка с грохотом обрушилась на устланный ковром пол.

Мне стало стыдно. Я нагнулся и подобрал.

– Ого, – равнодушно произнес Знаев. – Ствол, да? Чего это ты в мирное время расхаживаешь с оружием?

– Думаешь, мы живем в мирное время?

Заимодавец грустно посмеялся.

– Ты прав. Какое, к черту, мирное время, если вокруг такие дела творятся?

Он подошел к стенному шкафу и сдвинул тонкую зеркальную дверь.

Подсмотрев краем глаза, я увидел циклопический, намертво вмурованный в стену сейф, и мне невыносимо захотелось полюбопытствовать о его содержимом, ибо, как всем известно, заглянуть в сейф – все равно что заглянуть в душу его хозяина.

– А мой ствол видел? – спросил банкир. Позвенев ключами, он едва не по пояс углубился в недра личного стального хранилища и извлек нечто огромное, сизо-серого цвета. Деловито пояснил:

– Стечкин. Отдали за долги. Чеченцы. Смотри: новье. В масле. Бьет очередями. Отдача такая, что двумя руками не удержишь...

– Там в комплекте должна быть кобура. Деревянная. Она же – приклад.

– Извини, я в мелочах не разбираюсь. Мое дело – деньги считать. А в живое я ни разу не стрелял...

Произнеся эту фразу, банкир, как мне показалось, с чрезмерным, настораживающе-подозрительным глубокомыслием взвесил в руке чеченский подарок и рассмотрел его со всех сторон. Его лицо сделалось очень хищным, почти ястребиным. Сухогубый рот обратился в тугой лук с сильно опущенными углами, глаза сузились, а взгляд сверкнул тускло-желтым, редко мною последнее время встречаемым блеском, и я подумал, что в живое Сергей Знаев, может, и не стрелял, но желание наверняка испытывал. И не раз.