Чак Паланик - Бойцовский клуб (перевод Д.Савочкина)

— Потому что всё, что было до сейчас — это история, — говорит Тайлер, — и всё, что произойдет после сейчас — это история.

Это величайший момент в твоей жизни.

Щёлок, оставшийся на руке в точности по форме Тайлеровского поцелуя — маленький костёр, или раскалённое железо, или атомный взрыв на моей руке в конце длинной — длинной дороги, которую я представляю себе уходящей вдаль на много миль. Тайлер говорит мне вернуться и оставаться с ним. Моя рука уплывает и становится крошечной где-то на краю горизонта в конце дороги.

Представьте себе всё ещё горящий огонь, за исключением того, что сейчас он где-то за горизонтом. Закат.

— Вернись к боли, — говорит Тайлер.

Это похоже на направленную медитацию, которую используют в группах поддержки.

Даже не вспоминай слово боль.

Направленная медитация работает для рака, должна сработать и для этого.

— Посмотри на свою руку, — говорит Тайлер.

Не смотри на свою руку.

Не думай о слове палёная, или плоть, или ткань, или обуглившаяся.

Не слушай собственный крик.

Направленная медитация.

Ты в Ирландии. Закрой глаза.

Ты в Ирландии летом после окончания колледжа, и ты пьёшь в пабе возле замка каждый день автобус набитый английскими и американскими туристами приезжает чтобы поцеловать камень Бларни.

— Не выключай это, — говорит Тайлер, — мыло и человеческие жертвы идут рука об руку.

Ты выходишь из паба в потоке мужчин, идёшь сквозь нанизанную влажную автомобильную тишину улиц где только что прошёл дождь. Сейчас ночь. Пока ты не дойдёшь до замка камня Бларни.

Полы в замке насквозь прогнили, и ты взбираешься по каменным ступеням и темнота становится всё глубже и глубже со всех сторон с каждым шагом наверх. Все молчат во время восхождения в традициях этого маленького акта восстания.

— Слышишь меня, — говорит Тайлер, — открой свои глаза.

— В древние века, — говорит Тайлер, — человеческие жертвоприношения совершались на холме над рекой. Тысячи людей. Слышишь меня. Совершались жертвоприношения и тела сжигались в погребальном костре.

— Ты можешь рыдать, — говорит Тайлер, — ты можешь побежать к раковине, и налить воды себе на руку, но прежде ты должен принять, что ты глуп и что ты умрёшь. Посмотри на меня.

— Однажды, — говорит Тайлер, — ты умрёшь, и пока ты не поймёшь это, ты для меня бесполезен.

Ты в Ирландии.

— Ты можешь рыдать, — говорит Тайлер, — но каждая слеза, упавшая на хлопья щёлока на твоей коже, оставит там сигаретный ожог.

Направленная медитация. Ты в Ирландии летом после окончания колледжа, и может быть именно там ты впервые захотел анархии. Годы до твоей встречи с Тайлером Дарденом, до того, как ты впервые помочился в creme anglaise, ты научился маленькому акту восстания.

В Ирландии.

Ты стоишь на площадке на вершине лестницы замка.

— Ты можешь налить уксуса, — говорит Тайлер, — чтобы нейтрализовать щёлок, но прежде ты должен сдаться.

«После того, как сотни людей были принесены в жертву и сожжены», — говорит Тайлер: «толстый белый слой смывало с алтаря, вниз по холму в реку».

Прежде ты должен коснуться дна.

Ты на площадке в замке в Ирландии и бездонная тьма начинается за краем площадки, и перед тобой, во тьме на расстоянии вытянутой руки каменная стена.

— Дождь, — говорит Тайлер, — падал на остатки погребального костра год за годом, и год за годом людей сжигали, и дождь просачивался сквозь обугленное дерево, чтобы превратиться в раствор щёлока, и щёлок смешивался с перетопленным жиром человеческих жертв, и толстый белый слой мыла смывало с основания алтаря вниз по холму в реку.

И ирландцы вокруг тебя с их маленьким актом восстания в этой тьме, они шагают к краю площадки, и останавливаются на краю бездонной тьмы и мочатся.

И один из них говорит: «вперёд, помочись своей весёлой американской мочой, ценной и жёлтой с обилием витаминов. Ценной и дорогой и выброшенной на фиг».

— Это величайший момент в твоей жизни, — говорит Тайлер, — а ты где-то далеко пропускаешь его.

Ты в Ирландии.

О-о, и ты делаешь это. О-о, да. Да. И ты слышишь запах аммиака и дневной нормы витамина В.

«Там, где мыло смывало в реку», — говорит Тайлер: «после тысяч лет умерщвления людей и дождя, древние люди обнаружили, что их одежда становится чище, если они помоются в этом месте».

Я мочусь на камень Бларни.

— Господи, — говорит Тайлер.

Я мочусь в собственные черные брюки с засохшими потёками крови, которые не переносит мой шеф.

Ты в снятом доме на Пейпер Стрит.

— Это что-то значит, — говорит Тайлер.

— Это знак, — говорит Тайлер. Тайлер просто набит полезной информацией. «Культуры, в которых не было мыла, — говорит Тайлер, — использовали свою мочу или мочу своих собак, чтобы постирать свою одежду или помыть волосы, из-за мочевой кислоты и аммиака».

Здесь запах уксуса, и огонь на твоей руке в конце длинной дороги, уходящей вдаль, гаснет.

Здесь запах щёлока, выжигающего широкую форму твоих пазух, и тошнотворный больничный запах мочи и уксуса.

— Это было правильно, убить всех тех людей, — говорит Тайлер.

Тыльная сторона твоей ладони распухла красной и лоснящейся парой губ в точности по форме тайлеровского поцелуя. Вокруг поцелуя разбросаны пятнышки сигаретных окурков от чьего-то плача.

— Открой свои глаза, — говорит Тайлер, и его лицо блестит от слёз. — Поздравляю, — говорит Тайлер, — Ты на шаг приблизился к касанию дна.

— Ты должен увидеть, — говорит Тайлер, — как первое мыло было сделано из героев.

Подумай обо всех животных, использованных при испытаниях различных продуктов.

Подумай об обезьянках, запущенных в космос.

— Без их смерти, их боли, без их жертвы, — говорит Тайлер, — мы не имели бы ничего.

Я останавливаю лифт между этажами, пока Тайлер расстёгивает свой ремень. Когда лифт останавливается, суповые тарелки перестают тарахтеть, и грибной пар устремляется к потолку, как только Тайлер снимает крышку с супницы.

Тайлер начинает тужиться и говорит: — Не смотри на меня, а то я не смогу сходить.

Суп — это сладкий томатный бисквит с cilantro и моллюсками. Кроме двух людей, никто больше не услышит запаха чего-то постороннего, добавленного нами.

Я говорю: «поторапливайся», и оборачиваюсь через плечо, чтобы посмотреть на Тайлера, погрузившего в суп свои последние полдюйма. Это выглядит по-настоящему смешно, словно огромный слон в белой официантской рубашке и галстуке бабочкой пьёт суп своим маленьким хоботом.

Тайлер говорит:

— Я же сказал, не смотри.

В двери лифта прямо предо мной маленькое окошечко, размером с лицо, через которое я вижу служебный коридор для банкета. Поскольку лифт стоит между этажами, мой вид похож на вид таракана на зелёном линолеуме, и отсюда, с тараканьей точки, зелёный коридор вытягивается вдаль к горизонту, мимо полуоткрытых дверей, где титаны и их гигантские жёны выпивают бочки шампанского, и восхищаются бриллиантами, одетыми друг на друга, больше, чем я когда-либо видел.