Чак Паланик - Бойцовский клуб (перевод Д.Савочкина)

— Пауки, — говорит Тайлер, — могут откладывать свои яйца, и личинки будут рыть ходы у тебя под кожей. Вот как ужасна может быть жизнь.

Моя Миндальная Курица в теплом густом соусе начинает напоминать по вкусу что-то отсосанное из бёдер матери Марлы.

И прямо там, стоя на кухне вместе с Марлой, я понял, что сделал Тайлер.

УЖАСНЫЕ МОРЩИНЫ.

И я знал, почему он послал сладости матери Марлы.

ПОЖАЛУСТА ПОМОГИ.

Я сказал: «Марла, ты не хочешь заглядывать в морозилку».

Марла сказала:

— Делать что?

— Мы можем есть красное мясо, — говорит мне Тайлер в «Импале», и он не может использовать куриный жир, потому что мыло не затвердеет в бруски. — Эта масса, — говорит Тайлер, — принесёт нам целое состояние. Мы снимали этот дом только благодаря коллагену.

Я говорю: «ты должен был сказать Марле. Теперь она думает, что это сделал я».

— Омыление, — говорит Тайлер, — это химическая реакция, необходимая, чтобы сделать хорошее мыло. Нам не подойдет ни куриный жир, ни какой-либо другой с высоким содержанием соли.

— Слышишь, — говорит Тайлер, — у нас есть большой заказ, который нам нужно выполнить. Вот, что мы сделаем: пошлём матери Марлы ещё шоколада и, наверное, несколько фруктовых пирогов.

По-моему, это всё равно не сработает.

Ну, короче говоря, Марла заглянула в морозилку. Ну ладно, сначала была небольшая драка. Я пытаюсь её остановить, и пакет, который она держала в руках, падает и рвётся прямо на линолеуме, и мы оба поскальзываемся в жирной белой массе и с трудом поднимаемся. Я хватаю Марлу сзади за талию, её чёрные волосы бьют меня по лицу, руками она размахивает по сторонам, а я повторяю ей снова и снова: «это не я». Это не я.

Я этого не делал.

— Моя мама! Ты полностью её выпотрошил!

«Мне нужно было сделать мыло», — говорю я, прижимая губы к её уху. Нам нужно было постирать мои брюки, заплатить за дом, починить протекающий газопровод. Это не я.

Это Тайлер.

Марла кричит «О чём ты говоришь?» и вылазит из своей юбки. Я карабкаюсь, чтобы подняться с жирного пола, держа в одной руке немнущуюся индийскую хлопковую юбку Марлы, а Марла в колготках, носках и блузке сельского вида бросается к морозильному отделению холодильника, и внутри нету коллагенового фонда доверия.

Там две старые батареи для вспышки, и это всё.

— Где она?

Я уже начал ползти хотя бы задом, мои руки скользят, мои туфли скользят по линолеуму, и моя задница вытирает чистую дорожку по грязному полу в сторону от Марлы и холодильника. У меня в руках юбка, так что я не обязан смотреть на лицо Марлы, когда я скажу ей.

Правду.

Мы сделали мыло из него. Неё. Матери Марлы.

— Мыло?

Мыло. Ты кипятишь жир. Ты смешиваешь его со щёлоком. Ты получаешь мыло.

Когда Марла начинает кричать, я бросаю юбку ей в лицо и бегу. Я скольжу. Я бегу.

Вновь и вновь по всему первому этажу Марла гоняется за мной, тормозя возле углов, хватаясь за открытые окна, чтобы погасить инерцию. Скользя.

Оставляя жиром грязные отпечатки рук, и грязь с пола на цветах моих обоев. Падая и скользя по паркету, поднимаясь и продолжая бежать.

Марла кричит:

— Ты кипятил мою маму!

Тайлер кипятил её маму.

Марла кричит, она отстаёт от меня совсем чуть-чуть.

Тайлер кипятил её маму.

— Ты кипятил мою маму!

Входная дверь всё ещё открыта.

А затем я выскочил через входную дверь, и Марла продолжала кричать где-то у меня за спиной. Мои ступни не скользили по бетонной дорожке, и я продолжал бежать. Пока я не нашёл Тайлера, или пока Тайлер не нашёл меня и я не рассказал ему, что случилось.

У каждого по пиву, мы с Тайлером вытягиваемся на переднем и заднем сидении, я на переднем. Даже сейчас Марла наверное ещё в доме, швыряется журналами в стены и кричит, какой я урод и чудовище двуликий капиталист пидарас ублюдок. Километры ночи между мной и Марлой наполнены насекомыми, меланомой и плотоядными вирусами. Там, где я нахожусь, не так уж плохо.

— Когда молния попадает в человека, — говорит Тайлер, — его голова сгорает до размеров бейсбольного мяча, и ширинка на брюках сплавляется.

Я говорю: «мы коснулись дна сегодня ночью?» Тайлер ложится на спину и спрашивает: — Если бы Мерлин Монро была жива прямо сейчас, что бы она делала?

Я говорю: «спокойной ночи».

С потолка свешивается плакат, порезанный на мелкие полоски и Тайлер говорит: — Скреблась бы в крышку своего гроба.

Мой шеф вплотную подошёл к моему столу со своей миниатюрной улыбочкой, губы соединены вместе и тоненько растянуты, и упёрся промежностью мне в локоть. Я отрываюсь от написания сопроводительного письма по кампании отзыва. Эти письма всегда начинаются одинаково: «Этот отчёт послан вам согласно требованиям Национального Постановления О Безопасности АвтоМототранстспортных Средств. Нами было установлено, что неполадки действительно имеют место…» На этой неделе я применил формулу надёжности, и А умножить на В умножить на С оказалось больше, чем стоимость отзыва.

На этой неделе это пластмассовая заклёпка, которая держит резиновую полоску на ваших дворниках. Мелочь. Только две сотни автомобилей с дефектом. Почти ничего по стоимости рабочей силы.

На прошлой неделе было более характерно. На прошлой неделе проблема была в том, что резина в салоне была вулканизирована с известным тератогеническим веществом, синтетическим Нирретом, или ещё чем-то, тоже запрещённым, что ещё используют при сборке в третьих странах. Чем-то настолько крутым, что оно может вызвать выкидыш или дефект развития плода у любой беременной женщины, которая с ним соприкасается. На прошлой неделе никто не звонил в министерство путей сообщения. Никто не организовывал отзыв.

Новая кожа плюс стоимость рабочей силы плюс административные расходы будет больше, чем наша прибыль за первый квартал. Если кто-нибудь когда-нибудь и обнаружит нашу ошибку, мы сможем очень долго откупаться от безутешных семей, прежде чем подойдём к стоимости замены шести тысяч пятисот кожаных салонов.

Но на этой неделе мы проводим кампанию отзыва. И на этой неделе вернулась бессонница. Бессонница, и сейчас кажется, будто весь мир замер в ожидании возможности сплясать гопак на моей могиле.

На моём шефе его серый галстук, так что наверное сегодня вторник.

Мой шеф принёс мне на стол лист бумаги, и спрашивает, не ищу ли я что-нибудь. «Эту бумажку оставили в копировальном аппарате», — говорит он и принимается читать: — Первое правило бойцовского клуба — ты не говоришь о бойцовском клубе.

Его глаза пробегаются по листу бумаги и на губах играет улыбка.

— Второе правило бойцовского клуба — ты не говоришь о бойцовском клубе.

Я слышу, как из уст моего шефа вылетают слова Тайлера, из уст Господина Шефа с его кризисом середины жизни, фотографией жены на рабочем столе и мечтами о ранней пенсии и зимнем отдыхе в трейлер-парке где-нибудь в аризонской пустыне. Мой шеф, с его чрезмерно накрахмаленным воротничком и записью к парикмахеру каждый вторник после обеда, он сморит на меня, затем произносит: — Я надеюсь, это не твоё.