Чак Паланик - Бойцовский клуб (перевод А.Егоренкова)

В доме на Пэйпер-Стрит раздался звонок от полицейского детектива, который звонил по поводу взрыва в моем кондоминиуме, а Тайлер стоял около моего плеча лицом ко мне и шептал мне в ухо, — к другому уху я в это время поднес трубку, — и детектив спросил, не знаю ли я кого-то, имеющего доступ к кустарной взрывчатке.

— Бедствие — естественная часть моей эволюции, — прошептал Тайлер. — Сквозь трагедию и растворение.

Я сказал детективу, что моя квартира взорвалась из-за холодильника.

— Я рву связи с властью вещей и имущества, — прошептал Тайлер. — Потому что, только уничтожив себя, я смогу раскрыть высшие силы своего духа.

«От динамита», — сказал детектив, — «Остались примеси, — следы аммония щавелевокислого и перхлорида калия, — это говорит о том, что он был изготовлен кустарно; к тому же задвижка в дверном замке была расшатана».

Я сказал, что в ту ночь был в Вашингтоне, округ Колумбия.

Детектив объяснил по телефону, что кто-то впрыснул струю фреона в задвижку, а потом, орудуя стамеской, расшатал цилиндр. Так преступники воруют мотоциклы из гаражей.

— Освободитель, уничтожающий мое имущество, — сказал Тайлер. — Борется за спасение моего духа. Учитель, убирающий с моего пути все привязанности, освобождает меня.

Детектив сказал, что тот, кто установил кустарную бомбу, должно быть, открыл газ и задул фитилек плиты за много дней до того, как имел место взрыв. Газ послужил лишь детонатором. Нужно много дней, чтобы газ, заполнив кондоминиум, достиг компрессора у основания холодильника, и чтобы электромотор компрессора задействовал взрывчатку.

— Скажи ему, — прошептал Тайлер, — Что это сделал ты. Ты сам все взорвал. Он хочет это услышать.

Я отвечаю детективу — «Нет, я не оставлял газ открытым перед тем, как уехать. Мне нравилась моя жизнь. Мне нравилась каждая планочка моей мебели».

Это была вся моя жизнь. Все вещи: лампы, стулья, ковры, — были мной самим. Посуда в шкафах была мной. Домашние растения были мной. Телевизор был мной. Взрыв уничтожил часть меня. Разве он не понимает?

Детектив попросил не покидать город.

Мистер Его Честь, мистер главный заведующий местным отделом национального объединенного профсоюза киномехаников и независимых кинооператоров просто сидел молча.

Везде, под всем, среди всего того, что этот человек принимал как данность, росло нечто ужасное.

Ничто не постоянно.

Все постепенно разрушается.

Я знаю это, поскольку это известно Тайлеру.

Три года Тайлер разрезал и склеивал ленты для серии кинотеатров. Фильм транспортируется в шести-семи маленьких катушках, упакованных в металлический кейс. Обязанностью Тайлера было склеивать ленту из маленьких катушек в цельные пятифутовые катушки, которые используют самопротяжные самоперематывающиеся проекторы. В течение трех лет, в семи кинотеатрах, — минимум два экранных показа в каждом, — Тайлер работал над сотнями отпечатков.

Это, конечно, плохо, но с появлением большего числа самопротяжных самоперематывающихся проекторов профсоюз перестал нуждаться в Тайлере. Мистеру главному заведующему пришлось вызвать Тайлера немного посидеть в его кабинете.

Работа была скучной, а зарплата паршивой, поэтому заведующий объединенным объединением независимых киномехаников и объединившихся объединенных кинотеатров сказал, что отдел оказывает Тайлеру услугу тем, что предлагает ему дипломатический уход.

«Не думайте об этом, как об увольнении. Считайте это сокращением кадров».

«О, никаких проблем», — сказал Тайлер и ухмыльнулся. Пока профсоюз будет присылать ему чеки к оплате — Тайлер будет держать рот на замке.

Тайлер сказал:

— Считайте это ранним выходом на пенсию. С пенсионом.

Тайлер работал с сотнями отпечатков.

Фильмы возвращались к дистрибьютору. Фильмы шли на перевыпуск. Комедии. Драмы. Мюзиклы. Мелодрамы. Боевики-приключения.

Со вклеенными Тайлером однокадровыми вспышками порнографии.

Содомия. Оральный секс. Куннилингус. Садомазохизм.

Тайлеру терять было нечего.

Тайлер был пешкой в этом мире, свалкой всеобщего хлама.

Те же самые слова Тайлер отрепетировал со мной, чтобы я повторил их менеджеру в Прессмен-Отеле.

На другой своей работе, в Прессмен-Отеле, сказал Тайлер, он был никем. Всем было наплевать — жив он или мертв, и Тайлер, мать их, отвечал им взаимностью. Это Тайлер попросил меня произнести в офисе менеджера отеля, за дверью которого сидит охрана.

После того, как все окончилось, Тайлер и я допоздна обменивались впечатлениями.

Тайлер просил меня, как только он уйдет в профсоюз киномехаников, пойти и предстать перед менеджером в Прессмен-Отеле.

Мы с Тайлером все больше становимся похожи на одинаковых близнецов. У каждого из нас выпирают скулы, и наша кожа утратила свою вещественную память и не знает, как правильно натянуться после удара.

Мои синяки остались от бойцовского клуба, а Тайлеру набил морду заведующий профсоюзом киномехаников. Когда Тайлер выполз из офисов профсоюза — я пришел свидеться с менеджером Прессмен-Отеля.

Я сидел там, в офисе менеджера Прессмен-Отеля.

Я — Ухмыляющаяся Месть Джека.

Первым делом менеджер отеля сказал, что у меня есть три минуты. За первые тридцать секунд я рассказал ему, как мочился в суп, спускал газы на крем-брюле, чихал в тушеные овощи, — и теперь мне нужно, чтобы отель еженедельно высылал мне чек на сумму, эквивалентную моей средней недельной зарплате плюс чаевые. Я со своей стороны обещаю не являться на работу и не приходить в газеты или ассоциацию здравоохранения со смущенной, слезной исповедью.

Заголовки газет:

«ИЗМУЧЕННЫЙ ОФИЦИАНТ ЗАНИМАЕТСЯ ОСКВЕРНЕНИЕМ ЕДЫ».

«Конечно», — говорю, — «Я могу попасть в тюрьму. Меня могут повесить, оторвать мне хозяйство, протащить по улицам, живьем содрать кожу и сжечь меня щелоком, но Прессмен-Отель навсегда останется в истории, как отель, где богатейшие люди страны ели блюда, заправленные мочой».

Слова Тайлера вылетают из моего рта.

А раньше я был таким милым и славным.

В офисе профсоюза киномехаников Тайлер расхохотался, когда заведующий союзом ударил его. Один удар сбил Тайлера со стула, и Тайлер сел у стены, сотрясаясь от хохота.

— Вперед, все равно тебе меня не убить, — смеялся Тайлер. — Ты, тупое убоище! Вломи мне как хочешь, но тебе меня не убить!

«Тебе слишком много чего терять».

«А мне — нечего».

«А тебе — все, что можно».

«Вперед, прямо в брюхо! А потом дай по роже. Пни по зубам, но чеки должны приходить! Сломай мне ребра, но если ты пропустишь хоть одну неделю оплаты, — я выйду на публику, и ты, и твой профсоюзишка пойдет по судебным процессам от каждого владельца кинотеатра, и дистрибьютора фильмов, и от каждой мамочки, сынок которой мог увидеть жесткий трах в „Бэмби“».