Георгий Чернов - Имитация

Пока я вел машину, погруженный в эти переживания, края моего глаза коснулось то, как Кирилл набирает номер на своем телефоне.

– Сейчас я Глебу позвоню, назначу встречу, – сказал он, даже не смотря в мою сторону, и тут же поднес телефон к уху. Когда Глеб взял трубку, то по дорывавшимся до меня из динамика глухим звукам его голоса я решил, что он скорее в хорошем настроении, чем в плохом. – Да. Понял. Все, едем. Езжай на пустырь, – последнюю фразу Кирилл сказал уже мне, закрыв ладонью микрофон.

Пустырем мы называли место, в котором проходили наши всевозможные встречи. Это была заброшенная стройка, огороженная уродливым зеленым забором. Омерзительную, грязную, полную пыли и песка, ее почему-то считали идеальным местом. Видимо, бесам нравилось, что там обитают наркоманы и бомжи, и можно было тут же устроить перекус. Да и я не спорю, место нам под стать: пустые бутылки, шприцы, производственный мусор и надпись «хуй», то там, то здесь мелькающая перед глазами грязно-черным маяком, словно путеводная звезда, непреднамеренно указывающая нам путь.

Мы заехали на территорию стройки, растревожив залежавшуюся пыль, и она ураганом взлетела наверх. Машина Глеба уже угрожающе горела впереди своими красными глазами, и я невольно почувствовал, что боюсь. Я гнобил себя за это, мысленно ругал, пытаясь совладать с самим собой. Вдруг чувствовалось мне, как выступает пот на коже, как жар подступает к горлу, а за ним и стеклянный ком, рвущий своими острыми краями глотку, но ничего нельзя было с этим сделать. Кажется, Кирилл это заметил. Он посмотрел тогда на меня с каким-то отвращением. Брезгливостью. Словно я, будучи принятым в семью аристократов, в один день забыл, какой рукой держать нож. Этот момент быстро забылся тогда, но сейчас я помню его отчетливо. Этот взгляд, полный омерзения, говорящий: «как ты посмел бояться рядом со мной? Как смеешь ты, будучи хищником, пахнуть, как еда?» Но тут же, словно боясь показать мне это, он отвернулся. Взгляд его стал прежним: наглым, плутовским, бегающим из одного угла в другой. Но теперь я точно помню, что видел его настоящее лицо.

Я остановился слева от машины Глеба, поспешно заглушил двигатель и вышел. Глеб уже ждал нас на улице, опершись на свой багажник, и, в силу большого веса, чуть ли не вдавливал колеса в землю.

– Ну, рассказывайте, что у вас там случилось, – своим низким, но спокойным голоском пробубнил он, и после этих слов я поймал облегчение: он действительно был в хорошем настроении.

– Открой багажник, Сань, – сказал Кирилл, медленно вылезая из «Волги». Мне ничего не оставалось, кроме как послушно подчиниться, и багажник со скрипом отворился, показав нам «священника», лежавшего в настолько неестественной и неудобной позе, насколько было в наших силах, когда мы его туда заталкивали.

– И что это за хрен? – спросил Глеб, рассматривая труп.

– Да, и что это за хрен? – насмешливо повторил за ним Кирилл, обращаясь уже ко мне.

– Нет, я у тебя спрашиваю. Кто это?

– Ах, у меня. Тогда без понятия. Саня говорит, что он был в квартире вместо должника. Ждал его. И надавал ему крепко, судя по всему, – Кирилл вдруг с каверзной улыбкой снова взглянул мне в глаза. – Верно?

– Главное, что дырявый и в багажнике не я, а он, – спокойно ответил я, закуривая сигарету.

– А должника вы, значит, благополучно проебали, – подытожил Глеб. – Ну что же, – он вдруг задумался, – так, сейчас я сделаю пару звонков. Постойте, покурите, – и после этих слов отошел в сторону, за машины, попутно доставая из кармана телефон.

Мы остались вдвоем с Кириллом. И вот тут, стоя в снова наступившей абсолютной тишине, я вновь ощутил этот вечер, эту прохладу и свежесть, этот бесконечно яркий, белоснежный месяц и сигаретный дым, растворяющийся в темной синеве безоблачного неба. И мне стыдно признаваться в этом чувстве, как стыдно ребенку признавать перед родителями, что он был не прав, и что все это, весь этот бунт был лишь его максимализмом, а его убеждения и мир, что он вокруг себя создавал – лишь гормоны, играющие в голове. Видимо, это признак того, что ты еще не повзрослел, что ты все еще обиженный молокосос, просто загнанный в угол. Взросление – это способность признать свои ошибки, прилюдно бичевать самого себя, раскаяться, откреститься от всего, во что ты верил, очиститься и стать таким же, как все. Уподобиться тем взрослым, которых ты буквально недавно ненавидел всем своим нутром. И я еще, видимо, не прошел этот этап. Я все еще ребенок, злобный и агрессивный внутри, ненавидящий все вокруг. Ненавидящий вас всех: людей, упырей, бесов, Голоса в моей голове – вы все мне отвратительны. А вот за это мне уже абсолютно не стыдно. Ни капли. И я так же хотел ненавидеть этот вечер, хотел ненавидеть то, что получаю удовольствие от него, но я не мог, и вот это было по-настоящему стыдно и страшно.

– В общем, так, орлы, – прервал тишину внезапно появившийся вновь Глеб, – я у вас его забираю. Покажу его кое-кому. А вы пока езжайте домой. Отдохните.

– Сожрать его решил? – перебил вдруг Кирилл.

– Если бы я хотел его сожрать, то так бы и сказал, – серьезно ответил Глеб, видимо, упустив в словах Кирилла очевидную шутку, хоть и достаточно тупую, после чего громко почесал свою щетину, открыв рот и обнажив ряд золотых зубов. – Да и хер ли там жрать, кожа да кости… и вообще, ты давай, не ерничай. Тащи его ко мне в багажник, – и, закончив давать указания, он сел в машину, а когда труп уже лежал в багажнике, молча уехал, оставляя за собой пыльный след.

Оставалось лишь надеяться, что все уладится. Смысла переживать уже все равно не было: если и суждено нам было понести наказание, мы никуда уже от него не скроемся. Разве можно скрыться от идущего по твоим стопам демона-палача?

Когда рабочий день заканчивался, Кирилл обычно просто пропадал в городских недрах, будто ныряльщик в океане. Я высаживал его то там, то здесь, где он просил, и каждый раз это были абсолютно противоположные части города. Дело тут, вероятно, в том, что бесы лишены сна как необходимости, и потому он просто шлялся где попало, пока не начнется новый рабочий день. В этот раз я высадил его у дверей местного и не самого популярного театра, что стоял скорее ближе к окраине, нежели к центру города, и Кирилл растворился в его дверях. Я не стал задаваться вопросами по этому поводу, хоть и представить беса на ночном театральном представлении, сидящим практически в одиночестве среди голых кресел и сияющим своими зрачками сквозь приглушенный свет, было достаточно трудно. Но я привык к его выходкам еще в первые два года нашего знакомства. Сам же я, перед тем как ложиться спать, каждый день, вот уже последние три или уже даже четыре года, посещал один и тот же бар. Если его можно так назвать.