Мара Винтер - Сперматозоиды

Что я могу сказать о маме? Она была серьёзной женщиной, руководителем отдела учёта в крупной торговой компании и удивительно приятным в общении человеком. Когда началась вся эта история с Венцем, мне, на психах, достаточно было поговорить с ней пять минут, чтобы собраться из кусков обратно в Божену. О чём угодно – поговорить. Лежать бы теперь, в тишине, и поскуливать, держа куски руками. Я старшая, я старше на смерть, хоть и младше на час, я займусь организацией похорон, больше некому. Там будут мамины друзья, знакомые, коллеги. Будут недолго. Время – деньги. Деньги, как и время, нужны только живым. Вчера было слишком поздно звонить её начальству. О нём я как-то и не думала. Телефон в спальне. Включенный телефон выключенного человека. Иду за ним чуть ли ни на цыпочках. Ключ, дверь, тумбочка, лекарства, телефон. Беру его и уношу к себе. Ввожу пароль, благо, знала, выдыхаю и звоню. Анна не придёт. Никогда не придёт. Это не шутка, это её дочь. Некому приходить. Кратко объясняю, как именно они лишились такого ценного сотрудника. Кладу трубку. Кладу телефон. Курю дурь. И ещё курю. Иду наполнить бутылку, возвращаюсь и ещё раз курю. Без фаллика совсем паршиво.

Начало сентября, Питер. Работа в разгаре. У меня запись на три недели вперёд. Сеансы в ближайшее время, естественно, придётся отменить. Звоню в студию, отменяю. Лида, та вообще привязана к календарю, она у нас лингвист, преподаёт языки в частной школе. Дома занимается переводами. Английский, французский, испанский. На каком языке говорить с ней, чтобы она слышала, я не знаю. Спит, похоже. Дверь закрыта. Хотя, кто её знает. Может быть, до сих пор ревёт.

Я думаю верхней головой. Чтобы получить свидетельство о смерти, после экспертизы, я должна отнести в морг два паспорта, её и мой, её полис и её медицинскую карту. После медицинского свидетельства нужно получить гербовое, в ЗАГСе. И только после этого можно проводить погребение, решать вопрос о наследстве и т. д. В ЗАГСе очередь. Занятие на весь день. Место на кладбище заказывают заранее. Занятие на следующий день. Не считая прочего: гроб, обелиск, оградка, венки, возможно, кафе для поминок. Я думаю головой. Я звоню в ритуальную службу.

***

Слушаю и считаю, слушаю и охуеваю. Листок исписан. Глаза мои круглы, как нули в прайсе. “В девяносто девять не изогнуты и ладно”. Хорошо, что мы жили в плюс, а не в минус, как многие. Имей я на руках, вместо сбережений, кредиты, скорее всего, вздёрнулась бы. Как хорошо, что я покурила. От нервов никакого прока. Я спокойна, как удав. Мало мне сегодня очереди. Меня решили, до кучи, ограбить. Я спокойна, как удавка. Разговор ещё длится, когда

вдруг из Лидиной из спальни,

жаль, пока что не хромой,

выползает Венц нахально,

не добравшийся домой.

– Ты когда до дома доберёшься? – спрашиваю, как только кладу трубку. Нули продолжают прыгать. Деньги, кроме кошелька, лежат в тумбочке и на банковской карте. На маминой карте тоже были деньги. У меня ещё, на Лесной, есть однушка с квартирантами. Проблем возникнуть не должно. Проблемы уже возникли. Деньгами их не решить.

– Кофе выпью, умоюсь, да пойду, – пожимает плечами, улыбается, прекрасно зная о том, какая у него улыбка. Ей можно было бы проводить хирургические операции, но он предпочитает вспарывать без наркоза. Глаза холодные, внимательные. – Я тебе тут совсем поперёк горла?

– Да, – резковато начинаю. – Хочешь кофе, вари сам. Можешь и мне сварить. Вдоль горла от этого ты, конечно, не станешь, но рвотных позывов от тебя будет меньше. – Взяла и словесно отсосала. Молодец, говорю себе, красавчик, продолжай в том же духе. Он реагирует тут же:

– А что нужно сварить, чтобы вдоль? – Венц не был бы Венцем, если бы не подъебал. Берёт из шкафа турку, по-хозяйски, достаёт пакет с кофе, совмещает, заливает водой, ставит на огонь, так, будто он у нас уже сто лет как прописан.

– Себя, – на сей раз я лаконична. – Сваришь, я съем, и ты пойдёшь вдоль. – Диалог наш целиком построен на двусмысленностях.

Футболка у него просто чёрная, джинсы у него просто чёрные, башка у него просто чёрная, и душонка такая же, чёрная, только вот совсем не простая. Не может быть простым человек, имеющий ярко выраженную биполярочку. С гендером у него беда, как у меня: двуполый. Перекос то туда, то туда. Сейчас вон “мужская” стадия, завис с Лидой, хотя изначально подкатывал не к ней, а ко мне. Они вовсю трахаются; ко мне он до сих пор подкатывает. По инерции что ли. Партнёров не дифференцирует, из любопытства трахался за бабки, в обе стороны. Едва ли не с бабками, с него станется. Со мной постоянно норовит поговорить о серьёзных вещах, и, вроде, общего у нас выше парижских крыш, но получается не разговор, а херня какая-то. Иногда, правда, выстреливают полезные для обоих переписки. Он интересен мне куда больше, чем я этот интерес признаю. В одной комнате, без сестры, с ним находиться сложно. Отрицательное давление. Вакуум вместо воздуха. Будь реакция той же, только кто-то из нас потупее, еблись бы сутками. А так – ни туда, ни сюда, одна глухая, скрытая за издевкой ярость. Ярость беса перед зеркалом.

– …И с обратной стороны выебу твою жопку, – окончательно наглеет Венц, сам спиной ко мне, пока мешает кофе. Не вывожу. Раньше вывозила. Раньше жёстко было, но не настолько. Нашёл время прощупывать мои границы.

– Нет, – отсекаю его, не вставая со стула, и поджимаю под себя ноги (на стуле я всегда сижу криво, то боком, то на коленях, а то и вовсе на корточках), – нет, не пойдёт. Не говори со мной. Мне сейчас идти в поликлинику, в морг, в ЗАГС и на кладбище. Мне надо собраться. Не говори со мной, – прошу и неожиданно для себя добавляю, – пожалуйста.

Поворачивается и смотрит на меня. С пониманием. Или мне хочется, чтобы он так на меня посмотрел. Хотя бы один чёртов раз.

– Хорошо, – роняет. Разливает по кружкам содержимое турки. Ставит одну из них передо мной. Я смотрю на его губы: тонкая кожа в морщинках, контура почти нет. Он пахнет. Вкусно пахнет. Так вкусно, что я отворачиваюсь. – Твой кофе. От тошноты, – ещё раз улыбается, подмигивает и уходит обратно, в Лидину комнату. Я сижу неподвижно. Провожаю его шаги. Встаю, открываю окно и закуриваю сигарету. На мои сборы не так много времени. Куски рассыпались по всей кухне. Надо бы подмести. Или не надо. Всё равно их склюёт моя чёрная птица.

Глава I. Исплавав море, за собой его оставим в ранах

Возвращаюсь поздно, злая и замученная. Подключив знакомых там и сям, я умудрилась справиться за день. Знакомые начали звонить сами, после того, как весть разнеслась по студии. Я и не подозревала, что у меня так много знакомых. Что они, многие, готовы помочь. На деле помогают друзья. Друзья – пальцы одной руки. Осталось трое.

Я моталась по городу. Лида из квартиры не выходила. Венц ушёл, и слава Венцу. Мамы не было. Город бурлил. Квартира молчала. Венц бесил. Ничего не изменилось, только мамы не было. Мы с сестрой, то вместе, то по очереди, съезжали от неё не раз, обретались отдельно, но потом, обе, возвращались. С ней было лучше, чем без неё. Думая о живой Анне, я на автомате выбирала ей гроб, договаривалась с похоронным агентом о деталях мероприятия, звонила, отвечала на звонки, принимала соболезнования, в общем, кивала. Под вечер пришлось курнуть. Я купила бутылку воды, вылила воду и отошла за гаражи, встретиться с единственным, кто не ебал мне мозг: с плюшкой. У нас в стране, к сожалению, такие встречи запрещены. Но запрещены и проститутки. Тем не менее, люди ебутся. Тем не менее, люди шабят.