Дана Шер - Бенджамин Эррел спускается в ад

Я ощущаю себя маленьким и хочу позвонить отцу. Но вместо этого звоню Лее.

Могу переночевать у тебя? – Конечно. Пауза. Что-то случилось, Эндж? – Ничего. Ничего.

Я оглядываю спальню, пытаясь понять, что мне взять с собой, но вместо этого просто хватаю первый попавшийся альбом Дара. Прерафаэлиты. Отлично. Россетти, Милле и та рыжая девушка, получившая воспаление легких после лежания в ледяной ванной. Я думаю об этом, и самому хочется кашлять. Я бросаю альбом в машину, на заднее, вместе с рюкзаком и газировкой из холодильника, и выруливаю на шоссе.

Лея в прачечной нового дома сортирует какие-то вещи. Я сажусь на пол и молча вдыхаю аромат стирального порошка. Я чувствую себя грязным. Таким грязным, что мне хочется попросить ее, чтобы она и меня засунула в стиральную машинку. Даже если потом ей придется доставать меня оттуда со свернутой шеей, как угодившего в барабан котенка.

***

Даррел названивает все выходные. А потом даже звонит моей сестре. Она сует мне трубку.

Поговори с ним, Энджи. – Ага , соглашаюсь я, но нажимаю на «отбой», как только она выходит. Больше Даррел не звонит ни мне, ни ей. Я смотрю на картины часами, пока мне не начинает казаться, что алые губы Прозерпины – это врата в ад. Или как там его называли греки? Хлопает входная дверь и я слышу удивленный голос Леи. А потом шаги стучат по лестнице, в такт моему пульсу, распахивается дверь и зареванный Даррел сначала пихает меня в плечо, а потом бросается мне на шею.

Видеть его таким – страшно. Не видеть его вообще – в сотню раз страшнее.

Мужской голос внизу кажется мне знакомым. Я пропускаю пряди кудрявых волос через пальцы, и они пахнут дымом – не то сигаретами, не то уничтоженными мостами. Я так надеюсь на первое. Ты позвонил моему отцу? Он кивает. У него дрожат губы и совершенно красные глаза, как в рекламе «Визина». Я сдерживаю все свои почему и зачем.

Даррел? Энджи? Папа хочет остаться на ужин. Мне приятно, что его присутствие под вопросом, а мое и Даррела – нет. Вообще я люблю Лею. Это очень сближает – дерьмо, через которое вам вместе довелось пройти. Ураган под названием «моя мама» . Апокалипсис и пепелище под названием «детство» .

Я стараюсь не думать о том, что она могла бы сводить с ума отца, а не нас. Но он дурак что ли, оставаться с такой? Ох. Лучше бы мама и вправду украла меня с парковки.

Я даю Даррелу свои вещи и сижу на полу в ванной, пока он принимает душ. Ты ненавидишь меня? – спрашивает он тихо, когда вода затихает. – Нет. А ты меня? Еще секунда – и я разревусь. А что ты такого сделал, Энджи? Что я сделал. Какой жестокий вопрос.

Он отодвигает шторку и опускается на колени, чтобы протянуть ко мне свои разноцветные руки. По рисункам скатывается вода. Я слежу за каплями взглядом. П очему ты сделал это с собой? Мы никогда об этом не говорили. Он ерошит мне волосы. А ты почему?

Я решаюсь поднять глаза, чтобы увидеть, как он улыбается мне. Внизу живота какой-то тугой, горячий комок сначала становится тяжелее, а потом исчезает – рывками, волнами, как море тащит прибой за хвост назад, в бесконечную глубину.

А что, Энджи, – за ужином говорит отец. Твоя работа как, ничего?

Отстой его работа! – тычет в меня вилкой Даррел. Отец смеется. Интересно, о чем они говорили? Отец утешал его? Он сразу приехал? Меня разбирает неуместная ревность.

Моя работа – отстой , – соглашаюсь я, и Даррел пинает меня под столом своими холодными ступнями. На площадке нужен помощник, – говорит отец прямо перед уходом. Позвони вот сюда, если захочешь. У тебя есть пару дней на раздумья.

Я звоню рано утром. Звонкий девичий голос уточняет мое имя: Энджи Эррел? Кажется, скоро мне придется сменить документы. Кто вообще такой этот Бенджамин? Она велит мне приехать в час в понедельник, до начала съемок.

А кто мой отец? – не выдержав, уточняю я. Вы не знали? – она смеется. Увидите сами.

Мой отец – режиссер? Я-то подумал, что он преступник. Оружие, наркомафия. Иначе зачем было бросать нас? В жизни все всегда прозаичнее, чем на бумаге. Мой отец не наркобарон, он попросту трудоголик. Ну что же, так ведь и я не супергерой? Да и Лея совсем не принцесса. И один только Даррел как был, так и остается загадочной, неуловимо-прекрасной фигурой – будто с картин прерафаэлитов.

***

Я никогда не хотел оказаться одним из этих людей, живущих словно на обочине своей жизни. Но так и произошло – чем меньше было в моей жизни Даррела, тем дальше от дома я становился. И когда он ушел совсем, я стал одним из тех бомжей, которые бредут вдоль дороги сами не зная куда.

Новая работа увлекла меня. Шум, суета, снование камер. Жизнь, которая была гораздо живее той, что в реальной жизни. И, разумеется, мой отец – царь и бог этого сумеречного мира.

Он распоряжался всем. Когда он говорил, все замолкали. Его слово было законом, и я, если честно, даже обрадовался, что он никогда не являлся членом моей семьи. Я представлял себе: что если бы он вот так же сидел на кухне, а нам всем – Лее, мне и маме – приходилось бы исполнять его желания? На площадке отцу никто не перечил. Неудивительно, что он так и не решился завести семью.

Еще, глядя на отца, я вспоминал сестренку Даррела, Ненси. Теперь ей было уже лет восемь или типа того. В любом случае, она выглядела взрослой и больше не пыталась висеть на моих штанинах. А вот отец выглядел так, будто бы все еще не перерос тот возраст. Тем не менее его власть, то, как все менялось под его волей – все это заворожило меня. Я стал меньше времени проводить дома, и Даррел не говорил теперь, что моя работа – отстой. Мы теперь вообще говорили мало. Зато я много читал. Книги, тысячи книг. Кино, театральное искусство – все это стало моим фетишем. Каково это – прикинутся не собой? Как это – день за днем, снова и снова проживать какую-то другую жизнь?

Я должен был знать.

В колледже был конкурс талантов, и меня взяли в театральную студию. Учебу я почти забросил, но это не волновало меня. Я уже получал больше, чем любой начинающий адвокат, и отец намекнул мне, что летом я могу ждать повышения. Когда я поделился этой новостью с Даррелом, он взглянул куда-то будто бы сквозь меня, буркнул «ясно» и снова скрылся в своем книжном бастионе.

Я был в бешенстве. Во второй раз я изменил ему специально. Я хотел, чтобы он разозлился на меня. Хотел, чтобы он обратил внимание. Но утром он просто выпихнул меня из постели, бросив пренебрежительно «от тебя воняет» , и весь следующий месяц я спал на диване. Соседи сказали мне, что когда меня не бывает, он тоже редко показывается дома. В ваши-то годы так важно заниматься карьерой.

Точно. Вот только Даррел, как я предполагал, просто не хотел находиться дома. Вообразил, наверное, что все эти галереи – и есть его дом, но это ничего. Я не сомневался, что он передумает. Я не сомневался, что прав. Я был надежным, на меня можно было положиться – что, черт возьми, еще может быть нужно? Как оказалось, важным было как раз-таки все остальное.