Дмитрий Волчек - Девяносто три!

26 октября 1440 г. — аутодафе. Луч в подвале, медный кувшин, истрепанный помазок, гиря на правой лодыжке, драгоценный экземпляр книги Велиара притаился в сочной соломе. Его тайные знаки: три родинки, словно атомная пирамида. Можно спуститься, достать из ящичка пистолет, прижать два пальца к соску. Любил вертеть отрубленные головы, показывать их наперсникам, трогать застывшие глаза мизинцем.

Новый Ирод! Сгорел, как веточка вербены.

Наглая перебранка простолюдинов, собрались поглазеть на казнь, рано темнеет, октябрь, две недели до главного дня. Двадцать пятое, съезд венеры и юпитера, грохочут доспехи. Date: Nov. 9, 1940, все впереди, недопизда еще не перебралась в ЭлЭй (angels aren't said to be grouped into Choirs for no reason). My name is Markopoulos, I live in Inner Greece and practice ceremonial magick with influences from chaos. Now on my urethra… Расцепи стержень (rod-rodent-radiant — шепчет голубыми губами Прелати), а мы будем пускать пузыри с верхней башни, наблюдать за расправой. Большие надежды, паутина на свадебном столе, жених не явился, в каретном сарае скелет коня и смятые рессоры. Мне нужна неделя, всего неделя. Хынек: плечи, губы и брови. Специалист по ботанике озер, сам смастерил опытную теплицу, раздобыл рассаду, шведское стекло, кондиционер. Междометиями объяснил: нужен красный плющ, чтобы полз по всем стенкам — вверх по бетонной крошке. Домашний ХНД, часовня. Их мелкие услады — дернуть, намазать, сравнить.

Элементарный король! Он посылает волны, направляет матросов, смеется. Каждый день новый этир, и так прощальный месяц до наступления холодов. На девятнадцатый день — самум, совокупление среди круглых камней на двадцать четвертый. Шестьдесят семь, шестьдесят восемь, шестьдесят девять, туфли с загнутым хвостом, блестящие пряжки, песок.

Его наряд: синяя мантия, золотые обшлага, в левой руке — веретено. На сворке — треглавые крапчатые псы. Его рот, стальное кольцо в нижней губе. Четвертое ноября, пять ночей до юбилея.

Стеклянная баррикада висит над пропастью, охраняет чертоги. Линия матросов, тачанки и арбалеты. Убийство и расчленение Элизабет Шорт. Бразильские прииски, индейцы возятся в тщедушном песке. Ошибки надзирателей, восточное солнце. Карта «дебош», сулящая похмелье.

Зайчик рос в гинекее, ни с кем не дружил, ласкал медные провода, гладил белую кнопку, ходил в прискорбный французский клуб. Для инспирации, для лучшего чувства цвета, для драгоценных букв. Слушал шаги возмездия в далеких коридорах, шум африканской листвы, дыхание войлока, чавканье юных желез, гудки дорогих пароходов. Nov. 9, 1940, все впереди.

Карма испорчена, вытекла из разбитой чашки, жирное пятно на паркете. Изобретение гимна, выпечка кирпичей, в сонном карьере возятся строители ХНД. Теплое братство, ложа кипящей глины, циркулем в лоб, мастерком в кадык. Где, среди каких корней зарыты серебряные страницы Книги Мольбы, сочиненной замученными детьми? Доктор выходит из операционной, хозяйничают злые птицы, нет сил слушать, ручка на белой двери разевает пасть. Капает воск. Тысяча шестьсот икс-икс, невредимые фолианты нашлись под краковской грушей.

Двадцать раз кипятить в соленой воде.

Кости для моста через пропасть, для его перил, фонарей, подпорок. Упущенные возможности. Романы, которые они читали сорок три года назад в день убийства и расчленения Элизабет Шорт, в день ареста колдуна Прелати, в день казни Нового Ирода, в день взрыва на опустошенном ранчо. Желтые твердые газеты, химический канадский снег. Сигналы в десять вечера, спящий все еще спит. Мальчики, которых не укусит Жан Донет.

— Что вы заказали?

— Potato skins, крестьянская пища, фонарик трясется на столбе.

Там еще столько, столько. Nice to see you around these parts. "Возлагал надежды". Temple area set up: holytable, sealoftruth, lamen (hidden away in the seven ensigns on the altar) and the ring on your finger. Играл гнома Грампи в арабском спектакле and the middle of the circle vibrating the call. After you're done vibrating just be quiet and look who comes to see you а это очевидно Баррон. Пришел, оставил берилловый штырь, сплясал под деревом близнецов на славянском подворье, плевал на горящие книги. Start at call one, проси прощения у невинной души, смущенной твоим богатством. No new m, знак unsubscribe в левом углу. Чужой в поленнице доброжелательных людей, уснувших в колыбелях зондеркоманды. Программа поиска внеземного разума, человекокрокодилов, start at call one and move upward one at a time. Ты, sodomitic sorcerer, не принятый на южно-мичиганском проспекте, ободравший залупу во французском клубе. Буквы, от которых хочется визжать, не успел до наступления новой эпохи, перетащил поклажу через сломанный ручей, попался под матросскую стрелу. Колючие ветки ноября, слабые гренландские цветы, вертолет над айсбергом. Esiach.

Хынек! Его пальцы-леденцы, бронзовый конус на мизинце. Свидетельство о смерти Элизабет Шорт читали перед аутодафе, вместо приговора. Повреждение атлантозатылочной мембраны… перерезан jejunum… асфиксия… три черных пятна на лодыжке, точно ядерная пирамида… вот, что вы наделали, мистер уилсон. Пародия на адский огонь, на сковородки с кипящим маслом, чугунные котлы, стальные крючья, сдирающие кожу с локтей, дагомейские иглы, протыкающие эфирное тело. Вчера я был ребенком, брошенным судьбой в глуши лесов. Сегодня я пламя — пожираемое и пожирающее.

Четвертое ноября, отец сломал печать простую. Грядет свидание в Брэ, влюбленные звери тянут колесницу, скарабей ползет, зажатый колоннами, сюда, сюда, молодые хуи. Проснулся под перескок ворон в замерзшем саду, чавканье воды в остывающей грелке. Вырос в гинекее, жил на южно-мичиганском проспекте, хранил под подушкой книгу Мольбы, 48 серебряных страниц. Портрет доктора, пляшущий Quimbanda, сангина (деталь), следы жирных пальцев в левом нижнем углу. Концентрические кружки на первом суставе, знак наследства: тучные пастбища в приходе Нотр-дам-де-Нант, доходный дом в Оверни, где крестьяне отловили и выебли дикого мальчика. Еще кружок — замечен на холме меркурия: писательский труд, любовь к буквам, уплотнение на пояснице, осталось жить тридцать семь с половиной лет, гибель в меблированных комнатах от удушья, череп швырнули в термитник, потом извлекли и смастерили ритуальную чашу: вот он, злодей, расчленивший Элизабет Шорт, дерните его за мокрые пейсы.

Пальцы Хынека, отрубленные в Сан-Хосе. "Это был чистый секс, секс в таблетках". Познакомились на далеком полустанке, по пути в Брэ, Хынек с туеском и котомкой, легкомысленный, как фельдфебель, с крепким крестьянским хуем, озорными ушами, мраморным мясом, серебряной стрелкой в левой брови. Гарпократ, палец прижат к губам: силянс, дети убиты. Доктор выходит, негодуя, ручка двери изгибается змеей из гуаньчжоу, маленькое сердце брошено в кипящую глину.

— Джек Андерсон Уилсон, убийца.

— Рад познакомиться. Так это вы загнали квадратный клин в круглую дырку?