Андрей Зоткин - Грязь. Сборник

В комнате беспорядок: одежда, книги, рисунки, стекло из дверки шкафа, ручки, зеркало из ванной в виде осколков, гвозди, пластинки и диски – все это лежало на полу, диване, столе в одной большой куче, растекшейся по всему помещению. Он вспоминал свою жизнь. Некогда было убираться за воспоминаниями. Он должен был прожить еще минимум десять минут, пока не закончится мелодия, он хотел ее дослушать до конца. В дверь постучались. Он даже не сказал: «Чёрт». Просто опустил голову, взял пистолет, лежащий у него на коленях, и дал клятву, что дослушает до конца. Ведь его гости были готовы пилить дверь. Они не примут отказа. Он снова откинулся на спинку кресла и стал ждать, наслаждаясь мелодией. Именно это он и делал всю свою жизнь, пусть иногда и вставал со своего «кресла».

Пришло время умирать. Пришло. Чем же была твоя жизнь, о человек, смотрящий на луну под увертюру «Тангейзера»?

Дверь пилили долго, только в последнюю минуту, пока играла музыка, он стал стрелять себе за спину в коридор. Гости идти в его комнату после такого не хотели, что-то кричали, наверное, предлагали сдаться, но он стрелял в ответ. Апофеоз мелодии и одиночные выстрелы сотрясали квартиру. Свободной рукой он нащупал через плащ книгу в зеленой обложке во внутреннем кармане.

– Надеюсь, что завтра посох Папы расцветет.

Выстрел. Последняя пуля. Пять, четыре, три, два, один. Музыка смолкла. Он вставил себе пистолет в рот и сразу же выстрелил, не дав ни одной мысли проскочить и отвлечь себя. Он видел только луну в небе. Взрыв боли. И сразу же всё стихло.

Тишина.

Тишина.

Тишина.

Тишина.

Тишина.

Внезапно он почувствовал, как падает вниз, сквозь этажи. Воздух шумел в ушах, но пальто и одежда не колыхались на ветру, а лежали ровно и неподвижно на его теле. На каком-то этаже он отклонился и вылетел в окно. С удивлением заметил, что не было звука разбивающегося стекла. Он мягко опустился на асфальт, оглянулся и со всех ног побежал по единственной ровной дороге, которая уходила вперед и не делала поворотов. Он бежал так, как никогда в жизни, он чувствовал, что впереди его ждет ВСЁ. Будто сама Любовь стояла на том конце дороги, разведя руки в стороны для объятия. Он бежал всю ночь, почти не чувствуя боли в ногах. Дорога вывела его из окружения осажденных громадных стен-домов на зеленые луга. Он даже не сразу понял, что бежит по траве. От неожиданности он резко остановился и чуть не упал. Он огляделся: луга, живописная река и мост через нее, сделанный из живого дерева, которое как будто само упало стволом на ту сторону и пустило корни на обоих берегах. На том берегу слева виднеются развалины замка, а в центре зеленеет роща с гигантскими деревьями и маленьким красным домиком на холме. Он дотронулся до плаща, но книги не было на месте. Он улыбнулся, обнажив свои уставшие от нескончаемой борьбы зубы, схватился за голову и засмеялся. Он знал, почему не было книги. И был несказанно этому рад. Она перешла в нечто большее, вернулась туда, откуда пришла. Собранная из кусочков этого мира в единый камень под обложкой, она вновь рассыпалась и стала целым миром. Она была вокруг него. Теперь ему можно было спать спокойно. Здесь было тихо.

Под желтой аркой в центре города наступила пауза. Все молчали и курили. Клык высился над всеми, высокий был черт. Его тело наполнено мощью, которая заставляла всех присутствующих непроизвольно посматривать на него с опасением. Я хорошо помнил, как впервые встретил его: он вминал какого-то урода в мостовую. Почему урода? Да все, кто попадал под его руку, были мелкими прислужниками, человеко-мясом, «черными воротничками» наших грязных улиц. Воровские рожи вместо лиц, да и у тех никаких манер и чести. За это Клык их вечно презирал. Когда он закончил, бедолага не шевелился и только слабо постанывал, было в этих звуках неестественное сопение, присвистывание, будто из самой глубины легких. Клык перешагнул через него, доставая тряпку, чтобы вытереть руки от бурой, и обратился к моему товарищу. Когда этот здоровяк встал рядом, то внутри моей груди образовалась большая пустота, наполненная дребезжанием ложек за сдержанным викторианским завтраком – всё трепетало перед его сокрушительной физической мощью. И тогда я понял, что ничем не отличаюсь от того «урода», лежащего на гладких безжизненных булыжниках мостовой, как бы о себе ни думал, и что бы о себе ни мнил. Я легко мог оказаться на его месте.

Клык… ему можно было дать лет на десять больше, чем ему было, потому что за последние четыре года он пережил слишком многое, чтобы оставаться в добром психическом здравии: он даже поседел. Его долго держали в самых жутких застенках Крестов, но он вышел, чем уже заслуживал звание легенды. Шрам на его правой щеке был глубокий, с неровными краями, он буквально уродовал его лицо. По слухам, это ему оставил на память следователь. А еще говорили, что у него много подобных шрамов. А еще… в общем, сплетен насчет него было много, что в очередной раз доказывало значимость Клыка для нашего непрочного мирка.

Мой товарищ прервал молчание:

– Ты сказал, что накрыли по большей части тех, кого не надо. Значит, и кого-то им нужного накрыли?

– Да, Страуса и Гаврилу взяли. Но ничего, с ними уже покончено.

– Как?

– Подослали к ним людей, пока их в общаке держали вместе со всеми. Удар ножом – и они ничего не расскажут. А ведь могли бы, наши авторитарные паскуды-жандармы умеют разговорить людей. Странно только, что они уйти не успели, я им весточку присылал. Их не должно было быть там.

Неожиданно в разговор вмешалась девушка в черной кожаной куртке с большими клепками, стоявшая рядом с ним:

– Я не успела передать послание.

Она сказала это, даже не повернувшись к разговаривающим, сказала так, будто это было чем-то неинтересным и обыденным. Клык моментально повернул голову к ней:

– Что?

Его лицо исказила жуткая гримаса.

– Я вчера поздно вышла, защищенный канал связи уже ушел. А зачем нам рискованные отправления сообщений?

Она посмотрела на него уставшим и безразличным взглядом. У нее была милая мордашка с заостренным носиком.

– Я же сказал, чтобы ты отправила сразу же…

– Были дела.

– Ты понимаешь, что я сделал? Кровь этих людей теперь на моих руках, я думал, что они остались на квартирах, потому что проигнорировали мои слова, а теперь знаю, что они даже не получили их. А знаешь, что сделала ты? – он говорил медленно, с каждым словом повышая голос. – Ты предала нас!

Клык наотмашь ударил её правой рукой по щеке, девушка издала прерывистый стон и упала в лужу. Мгновенное отвращение. Я даже хотел кинуться к нему или к ней, но меня опередили, один из курящих парней подпрыгнул к обидчику девушки, приняв боевую стойку и замахнувшись для удара.