Денис Шлебин - Деструктив

– Пока. – Сказал я.

– Уже уходишь? – Джама не повела глазом даже, всё пялилась в монитор. – Я тебе позвоню вечером.

– Да, ухожу, не буду больше никого смущать. До связи.

Я так же нелепо махнул рукой, закрыл дверь и направился к выходу. На встречу мне попалась Азиаточка, с уже чистым ребёночком и скрытой грудью.

– Уже уходите? – Она улыбнулась.

– Да, надо.

– Извините, что так вышло. Мы с ними уже ко всему привыкли.

– Да уж. – Я вздохнул. – До свидания.

– До свидания.

Вот она маленькая прихожая, я обулся, отворил замок и был таков. Сразу прикурил сигарету, отошёл метров десять, остановился и заметил на детской площадке детишек, не особенных, самых, что ни на есть обыкновенных. Они качались на качелях, играли в песочнице, что-то бурно говорили друг другу. «Вот это контраст» – подумал я – «с особенными детьми и вправду не каждый сможет работать». Я вздохнул, почесал живот и пошёл домой, без надежды, что я когда-нибудь найду работу.

Вечером Крёстная сообщила мне, что Джама отказала мне в работе, это было ожидаемо, меня не принял коллектив, слишком мы с ними разных полов. Но предложила мне взять тарелочки под роспись. Её педагоги подрабатывают этим, рассказывают, что неплохо зарабатывают. Я согласился, она дала мне номер телефона Рашида – мужика, который занимается этой байдой. Созвонились с ним, договорились о встрече. Встретились.

Рашид оказался толстеньким мужичком, маленького роста, с непропорциональной телу, большой головой. Он приехал к дому родственников на машине, достал из багажника расписанные тарелочки из дерева, показал, как они должны выглядеть. Дал мне заготовку – деревянную тарелку без рисунка и очень маленькую бумажечку с изображением скачущих всадников, на переднем плане парень в Киргизском, национальном костюме, замахнувшись камчой, гонится за девушкой в зелёном платье, украшенном национальными узорами, а на втором плане, вдалеке стоят юрты, из труб поднимается дым, за юртами горы, на небе белые, густые, кучные облака.

– Вот смотри. – Протянул он мне тарелку с картинкой. – Сделай одну пока, если мне понравится, я тебе дам много. Только облака нарисуй другими, мне такие не нравятся.

– Хорошо. Мне пару дней надо на это, давно не рисовал.

– А ты вообще художник, да?

Я показал ему страничку в инстаграме, там у меня выложено несколько моих работ, любимая моя это портрет Боба Марли, я его написал для Крёстной, несколько лет назад. На чёрном фоне, лицо певца яркими цветами. Рашиду понравилось.

– Я не смыслю в этом ничего. – Ответил он, и ещё раз глянул на фотографию картины. – Ты, главное сделай, то, что мне надо.

– Хорошо. – Я взял тарелочку с рисунком, хотел уже уйти, но тут с этим мужиком, что-то случилось и он начал откровенничать со мной.

– Я полгода назад жену похоронил. – Говорит он мне. – Она от рака умерла. Я с ней возился всё это время. Знаешь, как это страшно, когда человек рядом с тобой умирает?

– Представляю.

– Да, ничего ты не знаешь. – Он распалялся. – Я возил её в больницу. Приезжал туда, а там люди, все больные раком, у кого руки нет, у кого ноги. Они все страдают, мучаются. Мне было больно и противно смотреть на всё это.

Я понял, что это на долго. Он не унимался. Зачем он мне рассказывает всё это, мне ведь плевать и на него, и на его покойную жену.

– Ну, Вы как? Пережили весь этот кошмар? – Я прикурил.

– Пережил, но было очень трудно. Я тебе вот, что скажу. – Он придвинулся ко мне совсем близко и сбавил тон. – Она так сильно мучилась, и я всё это время был с ней. Если бы не она, я бы никогда не узнал, что такое рак, как люди мучаются от этой болезни, это страшно, они никому не нужны. Я, знаешь, до сих пор езжу иногда к ним, помогаю, да, продукты привезу или просто проведаю.

– Это хорошо, что Вы это делаете. Добрые поступки зачтутся потом нам всем.

Я докурил и хотел уже уйти, в его словах чувствовалась ложь и хвастовство. Человек с такой физиономией не способен на жалось, тем более, чтобы кого-то постороннего навещать.

– Ты смотри у меня. – Он резко переменился в лице. – Если нарисуешь хорошо и мне понравится, я завалю тебя работой. Я привезу тебе краски, кисти – это дорогое всё, поэтому сразу не стал покупать, но, если меня устроит как ты рисуешь, сразу всё куплю и привезу.

– То есть, материал весь с Вас? – Я уточнил на всякий случай.

– Ну, конечно, я буду привозить тебе тарелки, рисунки, как будет готово, буду приезжать, забирать и сразу рассчитываться. Тебе никуда ездить не надо будет, если, краски закончатся, позвонишь мне и я их привезу тебе.

– Это хорошо. – Я прикурил ещё одну сигарету. Он явно не хотел меня отпускать. – Давайте вот эту распишу. – Я показал ему тарелку в моей руке. – И там видно будет.

– А ты здесь давно живёшь? – Он меня прям ошарашил своим вопросом.

– Нет.

– А кто здесь живёт у тебя?

– Родственники, я у них остановился.

– А они давно здесь живут? – Он опять приблизился ко мне. – Я просто вырос на этом районе, в школе двадцать шестой учился.

– У меня мама и обе тётки учились в этой школе.

– А как тётю зовут?

– Алла.

– Она какого года?

– семьдесят второго

– Нет, я старше, я шестьдесят второго.

– У меня мама шестьдесят второго года. Она тоже училась в этой школе. Ирина зовут.

– Точно, так она моя одноклассница, у ней подруга Валя Махно была, она тоже моя одноклассница.

В итоге я дал ему номер тёти Вали, и он наконец-то уехал. Так я нашёл себе подработку – расписывать тарелочки.

На следующий день поехали в аэропорт провожать Петра в Краснодар. Он решил сменить обстановку и выбор его пал на юг России, там жила его бабушка и двоюродный брат, которые должны были его встретить и помочь устроиться. В аэропорту, посидели в кафе, попили чай, Пётр прошёл регистрацию, объявили посадку, и он ушёл, а мы поехали домой. Люблю аэропорты, мне всегда нравится провожать и встречать людей. В аэропортах люди находятся в смятении, волнуются перед полётом или после перелёта и эти чувства передаются, улавливаются в воздухе. В этом месте нет привязанностей, нет определений человека, всё, что говорит о пассажирах, это их паспорта. Я помню, мы как-то с Ментором продавали гитару американцу и заключали сделку у нотариуса. Американец достал чёрный паспорт с орлом и шестиконечной звездой, открыл. А там написано «CALIFORNIA». Ментор продвинулся ко мне и прошептал: – «Вот за такой паспорт, с такой пропиской, люди готовы всё отдать» – И уже громко, толкнув меня добавил: – «А, Бородатый».

Пётр улетел в другую страну, где живут другие люди, выглядят по-другому, говорят по-другому ведут себя иначе, пользуются другими деньгами.

ХОЗЯИНА ПОЗОВИ

С тарелочкой у меня не ладилось. Мы с Прохором сфотали картинку, увеличили её в фотошопе до размеров тарелки, распечатали, я через копирку обвёл рисунок и принялся раскрашивать гуашью. Это оказалось труднее, чем я себе представлял, было много мелких деталей, да ещё и эти облака, которые не нравились Рашиду. Возился я около недели, может и больше, не помню. Потом он приехал, посмотрел на тарелку, ему понравилось, и он мне всучил ещё 20 штук, дал коробочку с красками и три кисточки, маленькие. Десять тарелок были испорчены – кривые, размытые рисунки. Видно было, что пытались смыть водой. Как он мне рассказал: – «Дал одной художнице, а та запорола их». Попросил исправить. Сказал, чтобы я не торопился, как справлюсь, позвонить ему, и он заберёт их. Открыл дверь в машину и как бы невзначай сказал: