Джонатан Летем - Бастион одиночества

Женщина с мальчишеской стрижкой изумленно посмотрела на бардак.

— Подними, Суини, — сказал один из тех, что пялились в телевизор.

— Сам подними.

— Я собираюсь уходить. Кстати, тебе следовало унести отсюда эти бумаги еще на прошлой неделе.

— Не мне, а Заретти.

— Да, но упали они из-за тебя. Закрой наконец окно, а то мы все свалимся с гриппом.

К моему удивлению, Суини послушалась его. Подойдя к полке, она наклонилась — ее серая форменная куртка задралась на спине, и из-под брюк выглянула полоска цветастых трусиков — и принялась быстро собирать с пола папки, не давая мне возможности прочесть написанные на них фамилии. Я едва удержался от соблазна схватить последние несколько штук и попрыгать с ними, изображая взбесившийся ветер. Этой мертвой зоне не помешала бы хорошая встряска. Суини что-то ворчала себе под нос. Болельщик «Метс» не обращал на нее внимания. Оживленный голос комментатора заглушал гудение вентилятора. Когда Суини собрала все папки и вышла из кабинета, я последовал за ней — за цветастыми трусиками, единственным ярким пятном в этом мраке.

Суини привела меня в комнату с несколькими шкафами и большим деревянным письменным столом, на котором стоял телефон и лежали фотографии, вырезанные из газет. Быть может, это был кабинет тюремного смотрителя, если таковые вообще существуют. Помню, как сильно я удивился, узнав в тринадцатилетнем возрасте, что в маленьких вермонтских поселениях есть шерифы, — они представлялись мне тогда настолько же нереальными, как рыцари или пещерные люди. Тюремный смотритель ассоциировался у меня с Пенни Брюсом или с речитативами Слика Рика. В общем, скорее всего это был кабинет какого-нибудь старшего офицера. Суини включила свет и начала раскладывать папки по ящикам в шкафу, помеченным буквами в алфавитном порядке. Я понял, что попал именно туда, куда нужно. Хотя в данный момент меня это не очень интересовало. Я подошел к Суини — ближе, чем следовало, — на время забывая о том, что я в тюрьме. Суини была невысокой, но я почти любил ее. За то, что она — женщина в этом созданном и охраняемом мужчинами аду, за то, что я видел в ней Лондон и слышал Францию.

Ничего подобного я никогда не испытывал. Мне еще не доводилось исследовать сексуальные преимущества невидимости — я не приходил прозрачным в стриптиз-клубы, не заглядывал в чужие окна. Жажда распутства обуяла меня как раз в тот момент, когда я собрался навсегда отказаться от кольца и его таинственных возможностей. Я едва не прижался к Суини, опьяненный ароматом ее волос. Она напевала «Билив» Шер и пускала газы, но меня это не отталкивало. Я уговаривал ее мысленно: «Только не бойся меня, Суини, не кричи. Позволь прозрачным рукам человека-невидимки проникнуть под твою мужицкую форму…». Мой член стоял, едва не касаясь обтянутого серой тканью зада Суини, сейчас я был возбужден сильнее, чем когда остался наедине со сладкой Катей Перли. Эта безумная страсть как будто давала мне последнюю возможность отказаться от своей затеи, которую я уже осуществил наполовину, она как будто выталкивала меня в совсем иную жизнь — изобилующую женщинами и глупостями, со своими проблемами, которые, по сути, не такие уж проблемные и неприятные, как настоящие трудности. И пусть катится к черту эта гнетущая мужская тяга к подвигам! Это идиотское стремление пробраться на территорию, огороженную колючей проволокой, чтобы разрешить загадки из прошлой жизни! «Пропади она пропадом эта тюрьма, давай трахнемся, Суини! Позволь мне хотя бы на время вытянуть тебя из этого дерьма!»

Суини выдвинула ящик, обозначенный буквами Р-С-Т, и мне сразу же бросилось в глаза: «Руд, Мингус Райт, 62Г7634». Возбуждение как рукой сняло. Секунду назад я был в двух шагах от катастрофы, чуть не прикоснулся к Суини своим отвердевшим членом. А теперь пятился к окну, позволяя ей закончить работу. Она продолжала весело напевать, даже не подозревая о том, что всего минуту назад она вызывала в ком-то бешеное желание. Перед уходом она щелкнула выключателем, но света фонарей во дворе было вполне достаточно, чтобы найти нужный ящик и достать папку.

Я сел за стол и раскрыл ее.

В папке было пятнадцать, а может, двадцать страниц. Первая — самая важная — датировалась семьдесят восьмым годом. Мингус поступил в тот год в школу Сары Дж. Хейл, а я еще учился в 293-й.

«ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА:

Результаты проведенных тестов свидетельствуют о высоком уровне интеллектуального развития мальчика. Вербальные способности значительно преобладают над практическими навыками преодоления трудностей. Уровень концентрации внимания ниже возрастной нормы — вероятно, как результат расстроенных чувств, напряжения и внутренней дисгармонии. Недоверчив, склонен относиться к жизни с настороженностью, эмоционально сдержан, раним…»

«ДЕТСТВО: Родился в срок. Осложненные роды; появившись на свет, выбил ногой инструмент из руки акушера…»

«Мингус не понимает, что с ним происходило. Ему кажется, его неприятности начались еще в детском саду…»

«Свои проблемы увязывает с хулиганскими элементами в школе и на улице. Затрудняется объяснить, чем занимается в свободное время…»

«РЕЗУЛЬТАТЫ ТЕСТА: Пройти тест согласился с готовностью. Однако в ходе проверки проявлял недовольство, граничащее с безразличием и даже пренебрежением… Показатели колеблются от ниже среднего до высшего, за исключением задания „Механическое переписывание текста“, оцененного „ниже нормы“, что, вероятно, не соответствует действительности, поскольку он мог делать это умышленно небрежно…»

«Склонен к замкнутости и предчувствию дурного (например, карточка V: замаскировавшаяся бабочка на дереве, карточка III: два человека готовят колдовской отвар, карточка IV: летящий на зрителя дракон)… Что свидетельствует о страхе и порой подозрительности в отношении личного жизненного опыта и окружающей действительности…»

«Для обычной манеры поведения характерны сарказм и склонность к словесным перепалкам с людьми, имеющими над ним власть…»

Передо мной вставал совсем другой Мингус, таким я его не знал. Казалось, перед встречами с психиатром у него неизменно портилось настроение. А ведь в этот самый период он с легкостью управлял моей жизнью, там, на Дин-стрит. Я отложил верхние листы, перейдя к «послужному списку» — записям об арестах и судимостях. Первые пять или шесть задержаний произошли еще в школьную пору — из-за граффити. До принятия Эдом Кочем особых законов о граффити, полицейским приходилось выдумывать, какую причину задержания указать в протоколе.

«02/03/78: Хулиганство, причинение вреда чужому имуществу.

14/04/78: Хулиганство, причинение вреда чужому имуществу.