Уве Вандрем - Тишина всегда настораживает

Указательный палец Шпербера соскользнул с предохранительной скобы спускового крючка. Он глубоко вздохнул и медленно выдохнул, задержал дыхание и потянул за крючок. Прицел, казалось, был совсем рядом. Раздался выстрел.

Отдача в плечо была как удар кулаком. Справа от него что-то металлически звякнуло. Это была пустая гильза.

Унтер-офицер приказал ему крепче прижимать приклад к плечу. Впереди из укрытия высунулась указка. Она задержалась справа вверху. Это была «семерка».

Шпербер вновь начал целиться.

— Каблуки внутрь и прижмите их к земле, вы, дядя! — Голос Вольфа раздавался прямо за ним. Он, таким образом, вышел за линию второй смены, хотя не принадлежал ни к инструкторскому, ни к обеспечивающему персоналу.

Шпербер вновь сконцентрировал свое внимание на цели. Как лежат ноги, его не интересовало. У него сейчас была одна честолюбивая мысль — удачно выстрелить и поразить мишень.

— Каблуки внутрь! — кричал Вольф. Казалось, он задался целью спровоцировать все возрастающее возмущение Шпербера.

— Каблуки внутрь!

Шиербер почувствовал боль. Вольф пытался наступить ему на торчащие вверх каблуки, чтобы придавить к земле. Шпербер тем не менее продолжал целиться во врага. Но его внимание было отвлечено. Чтобы успокоиться, он оторвал взгляд от прицела и, не выпуская из рук винтовки, расслабился. Но глаз от мишени не отвел. Она казалась ему сейчас лицом врага и выглядела отчетливее и ярче, чем раньше, и не так походила на маску, как прежде. Еще ребенком ему удавалось иногда, долго и пристально рассматривая изображение красивого женского лица в каком-либо иллюстрированном журнале, добиваться впечатления, что оно ему улыбается. То лицо там, в концентрических кругах, перестало быть строгим, и Шпербер, как ему показалось, вызвал у него улыбку.

— Иван давным-давно отстрелил бы вам каблуки! — Это опять Вольф. Теперь он наступил ему на подметки. Шпербер поднял ствол над мишенью и нажал на спусковой крючок.

Пуля ударилась где-то в защитный вал. Шпербер совсем не по-солдатски медленно, вразвалку поднялся, церемонно держа заряженную винтовку в правой руке. Вольф и унтер-офицер нагнулись.

— В укрытие! — закричали они, и все солдаты очередной смены попадали на землю. Шпербер бросил свою винтовку вперед, за барьер из мешков с песком.

Вольф прыгнул к нему.

— Вы арестованы! — Он отвел Шпербера, который на сопротивлялся, назад, за линию огня. Хайман ухмылялся.

— Хотел бы я знать, — промолвил Шпербер достаточно громко, чтобы его услышали и поняли глазеющие солдаты, — кто здесь кому сможет отстрелить каблуки?

В сопровождении двух штабс-унтер-офицеров он был на джипе доставлен в казарму и представлен командиру батареи.

— Канонир Шпербер, — промолвил Бустер, — у вас, кажется, перегорели предохранители. — Он дал знак сопровождающим удалиться. — Я только что беседовал по телефону с лейтенантом Вольфом. Вы грубо нарушили правила поведения и подвергли большой опасности ваших товарищей.

Шпербер сдержанно ответил:

— Лейтенант Вольф с силой наступил на ступни моих ног и так сбил меня с толку, что я был не в состоянии выполнить приказ и продолжать стрельбу. Я был вынужден оставить винтовку на бруствере и поднялся.

— Идите пока в казарму. Я должен услышать мнение лейтенанта Вольфа и свидетелей происшествия.

Опрос свидетелей и лейтенанта Вольфа состоялся в тот нее день. Моллог вел протокол.

— Судя по показаниям свидетелей, тебе не грозит серьезное наказание, — сказал он вечером Шперберу, который договорился с ним заглянуть в пивнушку «Хайди». — Но тебе и Вольфу все же влепят. Тебе за неосторожность и нарушение правил стрельбы, а Вольфу за жестокое обращение с подчиненными. В результате Вольф вынужден будет уйти. На его счету и так слишком много всякого, хотя Бустер и покрывает один его проступок за другим. Может быть, капитан не слишком большой сторонник наказаний. Ведь наказания не всегда положительно действуют на воспитание подчиненных. Кроме того, крутые меры понижают настроение в войсках.

— Думаешь, дальше не пойдет? — попробовал выяснить Шпербер.

— В дисциплинарном отношении, как говорится, ничего не произойдет. Во всяком случае, донесение о происшедшем будет лишь приобщено к твоему личному делу, а копию этого донесения направят к эс-два.

— Да-да, — промолвил Шпербер, — в одно прекрасное время все эти бумаги соберутся вместе в моем деле и будут соответствующим образом истолкованы. — Он огляделся: — Не рискованно ли для тебя, если нас увидят вместе?

— Мне никто не может запретить. Кроме того, те, кто находится здесь, вообще уже ничем не интересуются. — Моллог показал на соседний стол, за которым сидела группа сверхсрочников, длительное время прослуживших в армии; они, как видно, отмечали какой-то юбилей. Вдоль длинного стола выстроились три вереницы пустых бутылок.

— Они даже при выпивке мыслят уставными категориями, — сказал Моллог и потер лоб.

— Здесь губят людей, — сказал Йохен. — Не только подчиненных, но и командиров. Я не хочу утверждать, что это является главной целью службы в армии. Очевидно, нет, но результатом — во всяком случае.

— По моему мнению, ты еще пока цел.

Шпербер взглянул на него:

— Как долго ты это выдержишь?

— Здесь я служу, а в городе три раза в неделю посещаю вечернюю инженерную школу. Фельдфебель у нас корректный парень, он предоставляет мне свободу действий.

Шпербер удивился:

— Таким образом, мы коллеги? По этому поводу с меня бутылка.

— Но только одна, — заметил Моллог.

Шпербер ожидал у витрины на тротуаре. Если она пойдет к фонтану, у которого они договорились встретиться, то неминуемо должна пройти здесь. Он хорошо замаскировался. Мужские рубашки и галстуки, выставленные в витрине, вряд ли привлекут ее внимание. Половина шестого, длинная суббота.

Какое-то время Шпербер пытался с полузакрытыми глазами различать отдельные лица прохожих. Но глаза быстро уставали. Физиономии стали расплываться. Он чувствовал себя выключенным из потока тех, кого, казалось, куда-то гнали. Он ощущал бы себя препятствием этому потоку, если бы на том месте не стояла витрина. Он был одним из тех, у которых в кармане не было эквивалента тому, что было на ней выставлено.

Они договорились встретиться в семнадцать сорок пять. Сюзанна хотела поужинать в новой квартире, которую снял для нее отец.

Еще пять минут. Если она не пройдет, он отправится к фонтану. Но ему очень хотелось увидеть, как она движется, как смотрит, когда находится среди толпы. Он хотел понаблюдать за ней, когда она об этом не знает и чувствует себя совершенно свободно.

Нет, он не ревнив.