Юрий Рытхэу - Конец вечного безмолвия

На низких берегах вдали синели горы, за мысом виднелись ажурные мачты радиостанции. Вглядевшись в берег, Булатов показал вперед:

— Вон домишки! Видите?

Да, столица Анадырского уезда с морокой стороны выглядела довольно жалко. Пассажиры, сгрудившись у борта, молча смотрели на берег

"Томск" втягивался в Анадырский лиман, используя приливное течение. Из дымовой трубы несколько раз вырывался, хриплый гудок, и белый пар растворялся в небе.

Было солнечно и ветрено.

Булатов поднял воротник бушлата.

— Ну, как она тебе, чукотская земля? — весело спросил его Безруков, хлопнув парня по плечу.

— Одно только скажу — не завидую вам, — ответил Булатов.

— Оно верно, — согласно кивнул Безруков. — Невеселая земля.

С берега на черном кунгасе, буксируемом пыхтящим от натуги катером, плыли люди. Все они, задрав головы, смотрели вверх, стараясь отыскать среди приезжих кого-нибудь из знакомых.

С борта спустили веревочный трап, и анадыр-цы, цепляясь за скользкую веревку, поднялись наверх.

Поближе к трапу подошел Громов. На нем был мундир царского офицера с золочеными пуговицами. В военную форму обрядились и Стру-ков, и вся его милицейская команда.

Перед ними вытянулись прибывшие на пароход члены ново-мариинского Комитета общественного спасения.

— Мы рады вас приветствовать в столице Чукотского уезда Ново-Мариинске, — учтиво произнес один из них, рыжеватый господин в черном пальто с маленьким бархатным воротником.

Громов представил своего секретаря Толсти-хина, мирового судью Суздалева и начальника милиции Струкова.

Багаж пассажиров уже был уложен в грузовую сеть и лебедочной стрелой опущен за борт в кунгас. Туда же были уложены и нехитрые пожитки Булатова и его спутников — Безрукова и Хваана.

Берег приближался, а позади, на рейде Анадырского лимана, оставался «Томск». Булатов вглядывался в толпу встречающих. При всей разношерстности собравшихся на берегу людей что-то в них было общее. То ли серая, засаленная одежда и меховые шапки, несмотря на довольно теплую погоду. То ли выражение лиц… В них было нескрываемое любопытство, не утоленная еще после долгой полярной зимы жажда по новым лицам, голосам, новостям.

В стороне стояла молодая чукчанка в коротком, тесно облегающем полные плечи черном жакете. Черные волосы выбивались из-под цветного платка, обрамляя смуглое миловидное лицо.

Катер лихо подвел к берегу широкую корму кунгаса.

На берег сошли вместе и остановились чуть поодаль от толпы, сомкнувшейся вокруг представителей новой власти.

Изредка из-за спин мелькало лицо девушки с любопытными черными глазами, и Булатов против воли несколько раз поглядывал на нее.

— Скажи-ка, красавица, где тут живет Арене Волтер? — учтиво обратился к ней Безруков.

Девушка подняла глаза, встретилась взглядом с Булатовым и смущенно прикрыла лицо концом рукава.

— Вон стоит. — Девушка показала на светловолосого мужчину в высоких резиновых сапогах.

Безруков пошел к нему.

Представители власти в сопровождении встречавших медленно направились к зданию уездного правления. Процессию сопровождали любопытствующие собаки.

За всем этим издали наблюдали несколько оборванцев с темными, почти черными лицами.

— Арене Волтер, — познакомил Безруков, подведя светловолосого мужчину в высоких резиновых сапогах.

— А те кто такие? — спросил Булатов, кивнув в сторону оборванцев.

— Местные жители, — ответил Волтер, — Чукчи. Эй, Иван Куркутский!

Человек походил на русского.

— Здравствуйте, добрые молодцы, — поздоровался он — Доспели, мольч, до Анадыря-то? Ну, ну, живите тут…

— У Михаила изба как? — спросил его Волтер.

— Пустует, оннак, — ответил Куркутский, — Можно там жить, только печку поправить,

— Печку поправим, — сказал Волтер.

Изба Михаила Куркутского встретила гостей пустотой и сыростью: хозяин жил у старшего брата, а в свое жилище складывал всякую ненужную рыбачью рухлядь.

Арене Волтер по-хозяйски оглядел жилище, потрогал расшатавшиеся кирпичи в плите, ковырнул пальцем растрескавшуюся замазку на крохотном закопченном оконце и удовлетворенно произнес:

— Ничего, починим. Зимовать можно, Булатов осмотрелся и сказал:

— Ну, я зимовать тут не буду.

Арене Волтер удивленно посмотрел на него.

— Он у нас в Америку собирается, а оттуда на Смоленщину, — с улыбкой пояснил Хваан.

— Какой дорогой? — спросил Волтер.

— Попутным судном или зимой по льду… Волтер посмотрел на парня и, убедившись, что тот говорит вполне серьезно, сказал:

— Американской шхуны в эту навигацию больше не будет. Знают о том, что царя больше нет, и выжидают… Зимой перейти Берингов пролда невозможно.

Каждого из этих людей в Ново-Мариинске хорошо знали: поселение небольшое и всяк на виду. Трудно соединить их вместе даже мысленно. Но здесь они сидели тесно, в крохотной комнатушке, и внимательно слушали Сергея Безрукова,

Пришли коренные анадырские жители, рабочие рыбных промыслов и торговых фирм. Василий Бучек — кряжистый, по всему. видать, сильный мужик; с живым пытливым взглядом Сергей Гринчук; его товарищ — аккуратный широколицый Владимир Клещин; один из помощников радиста, тихий и застенчивый Василий Титов; моторист катеров уездного правления Игнат Фесенко; Николай Кулиновский и Михаил Куркутский. Всех их когда-то собрал вокруг себя Петр Ка-ширин.

— Товарищи! Красная Армия Советской республики движется на восток. Мы, как искры революции, должны зажечь массы далекого Севера и поднять их на борьбу за власть пролетариата. Сложность нашей работы в том, что нас немного. Широкие массы туземного населения пребывают в темноте и невежестве. Предстоит гигантская работа. Надо искать сочувствующих, привлекать их к нашей борьбе… Петр Васильевич Каширин направлен в Якутию, а нас партия послала сюда…

Милюнэ еще никогда не переживала такой суматохи.

Каждый значительный человек Ново-Мариин-ска желал попасть на сборище, и дверь в доме Тренева не закрывалась, хотя каждого просителя Иван Архипович вразумлял:

— Господа, не я устраиваю прием, а общественность Ново-Мариинска. Потрудитесь обратиться в уездное правление.

Агриппина Зиновьевна на этот раз превзошла себя. Глянув на нее, Иван Архипович не сдержался и крякнул.

На лицо был положен весь грим, сберегаемый долгие годы. Брови и ресницы подчернены. Щеки слегка подрумянены и обсыпаны тончайшей китайской пудрой из большой коробки, хранящейся в заветном ларце. Агриппина Зиновьевна надела гладкое черное шелковое платье, а на плечи накинула палантин из отборных королевских горностаев. Снежной белизны мех красиво оттенял черный блеск шелка тангитанской женщины.