Чарльз Буковски - Вспышка молнии за горой (The Flash of Lightning Behind the Mountain)

«Нет уж, пошла она!.. Ну, а ты?»

«Я? Да ни в жизнь! – отвечал он. – Слушай,

Если ты все же влюблен в нее,

Я скажу ей,

Чтоб больше ко мне не ходила».

«Приятель, я то же сделаю для тебя», -

Сказал я ему.

«Брось», – он ответил.

Уж и не помню,

К кому она бегала чаще -

Думаю, серединка на половинку,

Но вот что поняли мы постепенно:

Сисси обычно стучала, когда в комнате раздавался

Стук пишущей машинки.

Так что Хатчер и я стали печатать

Даже больше, чем надо.

Успех пришел к Хатчеру раньше, чем ко мне.

Он переехал из нашей дыры,

И с ним уехала Сисси.

В новой квартире

Они поселились вместе.

После этого Хатчер

Повадился мне звонить:

«Господи Боже, у потаскухи этой -

Ни совести ни стыда! Вечно шляется где-то!»

Сисси слушала молча, пока хватало терпенья,

А потом давала ему достойный отпор

В немыслимых выраженьях.

А после

Сисси ушла от Хатчера.

Иногда она еще заходила меня проведать,

Но постоянно с новыми мужиками -

Самыми настоящими

Психами-

Маргиналами.

Зачем она приходила – понять я не мог,

Да и не очень хотел – я уже

Утратил к ней интерес.

Потом повезло и мне, и теперь

Я мог из трущоб переехать.

На экстренный случай

Я новый свой телефонный номер

Оставил

Бывшему домовладельцу.

Спустя какое-то время мне вдруг позвонил

Бывший домовладелец: «Тут к тебе заходила

Баба одна.

Зовут ее Сисси.

Требует новый твой телефон

И адрес, и очень

Настойчиво.

Дать

Или нет?»

«Ох, нет. Пожалуйста, нет».

«Какая кукла, чувак! Ты не против,

Если я приглашу ее на свиданье?»

«Ничуть я не против. Валяй приглашай».

Даже странно – истории вроде этой

Какое-то время

Кажутся интересными,

И все же славно,

Когда они завершаются,

И ты просто уходишь.

Но было и много хорошего – я

Запомню навеки,

Как Сисси бывала

В гостях у Хатчера,

Ну, а я у себя наверху

Яростно перепечатывал

Прогнозы погоды,

Статьи о политике

И некрологи.

Я извел тогда понапрасну

кучу хорошей ленты

И издергался

До истерики -

Так что, как ни крути,

Я все же запомнил

Сисси.

А такое

Не скажешь

О ком угодно.

Вам ясно

Или

Не ясно?

The Sound of Typewriters

Мальчик-красавчик стал уставать.

Удары его беспорядочны были,

Руки слабели.

А пьяница старый вошел в клинч -

И все пошло наперекосяк.

Мальчик-красавчик упал на колени,

А пьяница старый вцепился ему в горло

И стал колотить головой О кирпичную стену.

Мальчик-красавчик сознание потерял.

Пьяница,

Помедлив мгновенье,

Несильно пнул его в пах,

Развернулся и поплелся назад

По темному переулку -

Туда, где стояли и наблюдали мы.

Мы, расступившись,

Дали ему пройти.

Он прочь побрел,

Обернулся,

Глянул на нас,

Закурил

И удалился.

Когда я вернулся домой,

Она была в ярости:

«Где тебя черти носили?!»

Глаза ее были красны от слез.

Она на кровати сидела,

Откинувшись на подушки,

Прямо в тапочках.

«Остановился ПО-БЫСТРОМУ ПЕРЕПИХНУТЬСЯ?!

Неудивительно, что ты на меня не смотришь

Уже неделю!»

«Я видел классную драку. Заметь, бесплатно -

А интересней любой Олимпиады!

Я видел потрясный

Уличный мордобой».

«Думаешь, я

В это поверю?!»

«Господи Боже, ты хоть когда-нибудь

Моешь стаканы? Ладно, вот эти

Сгодятся…»

Налил я стаканы. Она

Осушила свой залпом. Понятно, ей было

Необходимо выпить, и мне – тоже.

«Было очень жестоко. Я ненавижу

Смотреть на такое, но все же

Всегда смотрю».

«Налей-ка еще».

Я налил нам еще по стакану.

Ей было Надо выпить, потому что она со мною жила.

Мне – потому что я Работал

Кладовщиком в «Мэй Ко».

«Остановился ПО-БЫСТРОМУ ПЕРЕПИХНУТЬСЯ!»

«Нет. Наблюдал за дракой».

Она опять осушила стакан,

Пытаясь понять -

То ли я с кем-то перепихнулся,

То ли и вправду смотрел на драку?

«Налей-ка еще. Это что,

Последняя наша бутылка?»

Я подмигнул и достал из пакета бумажного

Еще бутылку.

Мы редко ели – все больше пили.

Я работал

Кладовщиком в «Мэй Ко»,

А у нее были

Самые красивые ноги,

Какие я видел в жизни.

Когда я налил нам по третьему разу,

Она улыбнулась, встала, скинула тапки

И надела

Туфли на «шпильках».

«Нам нужен чертов лед», – сказала она.

Я глядел,

Как ее виляющий зад плывет в направлении кухни.

Она удалилась, а я

Снова стал думать

О той драке.

A Fight

Порою, когда ты – в аду,

И выхода не предвидится,

Поневоле становишься легкомысленным.

А потом наступает усталость

За гранью усталости,

А иногда подступает к горлу

Безумие.

Та фабрика находилась в восточном Лос-Анджелесе,

Из ста пятидесяти рабочих,

Кроме меня,

Белым был только один.

У него была легкая работа.

Я же заворачивал в бумагу и заклеивал пленкой

Электрические светильники,

Сходившие с конвейера.

Я старался держать темп,

А острые края пленки

Прорывали перчатки

И врезались мне в руки.

По итогам перчатки

Приходилось

Выбрасывать -

Ведь они

Разрывались в клочья,

И тогда мои руки становились совсем беззащитны,

И каждый новый порез

Был болезнен, словно удар током.

Меня считали большим и тупым белым парнем,

И другие рабочие,

Легко державшие темп,

Не сводили с меня глаз,

Ожидая,

Когда я сорвусь.

Я плюнул на руки свои,

Но я не сдавался.

Темп казался невыносимым,

И однажды в мозгу у меня

Что-то щелкнуло – и я во всю мочь заорал

Название фирмы, на которую мы пахали:

«СОЛНЕЧНЫЙ ЛУЧ!»

Расхохотались

Все -

Девчонки, стоявшие у конвейера,

И парни – тоже.

Смеялись мы – и пытались по-прежнему удержаться

В ритме работы.

Я заорал Снова:

«СОЛНЕЧНЫЙ ЛУЧ!»

Это мне приносило огромное облегченье.

А после одна из девчонок

На конвейере

Вдруг заорала тоже: «СОЛНЕЧНЫЙ ЛУЧ!»

Мы

Рассмеялись

Хором.

Работа

Все продолжалась,

И тут

Откуда-то

Прозвучал новый голос:

«СОЛНЕЧНЫЙ ЛУЧ!»

И каждый раз мы смеялись,

Пока

Не опьянели

От смеха.

Потом

Из соседнего помещения

Явился наш мастер,

Морри его звали.

«КАКОГО ДЬЯВОЛА ТУТ ПРОИСХОДИТ?

ПРЕКРАТИТЬ ЭТИ ВОПЛИ НЕМЕДЛЕННО!»

Ну, мы и прекратили.

Морри развернулся, пошел прочь,

И мы сразу заметили, как его брюки сзади

Застряли между толстыми ягодицами.

И этот кретин был богом в нашей вселенной?!

На фабрике я продержался четыре месяца,

Но этот день запомнил навеки -

Этот смех и безумие,

Магию наших

Бесчисленных голосов,