Уилл Айткен - Наглядные пособия (Realia)

– Правда? А почему я ни одного не видела?

– Видели, – заверяет меня Кеико. – Миллионы и миллионы.

Хидеко, извиваясь от хохота, падает на подушку. Наконец Мичико сжалилась над моим недоумением.

– Японский люди тараканы. – Она шевелит пальцами точно усиками. – Все толпиться, все быстро-быстро-быстро. Выбегать из вокзала как миллион тараканов из буфета, где еда. Японцы везде ходят стаей, как тараканы ходят. Японцы весь мир заполонить, как тараканы квартиру.

– Тараканы! Тараканы! – вопят Фумико с Норико, шевеля приставленными к головам пальцами.

– Тараканы! – взвизгивает Мичико, а в следующий миг девочки затевают кучу малу, уже и не различишь, кто есть кто, носятся по аудитории как оглашенные, шевелят пальцами, и все кричат: «Та-ра-кан, та-ра-кан, всяк и каждый та-ра-кан!»

Дверь распахивается. Влетает мадам Ватанабе. Мои ученицы стайкой бегают от одного конца комнаты к другому, продолжая вопить. За спиной мадам Ватанабе толпится труппа «Земля» в полном оперении.

– Что есть значить? – вопрошает мадам Ватанабе. – Что есть значить?

– Да, мадам Ватанабе?

– Столько шумы, труппа «Земля» не репетировать.

– Я очень извиняюсь. – Кланяюсь, пока к щекам не приливает кровь. – Девочки, – кричу я, – у нас гостья.

Они стекаются ко мне, шевеля пальцами. Обступают меня и шепчут:

– Тараканы-тараканы-тараканы.

– Что вы репетируете, мадам Ватанабе?

– «Колыбельную страны Птиц». – Выстроившись за ее спиной, труппа «Земля» негромко каркает.

– Сара Воэн, – говорю я.

– Ничего не слышать, ваш класс так шуметь, – упрекает мадам Ватанабе.

– А что случилось с «Хижиной в небе»?

Из-за ее плеча высовываются клювы из папье-маше.

– Не есть хорошо. Аракава-сан говорить: «Интересно, но дешево». Теперь ставить новый шоу.

– Вы переключились на джаз?

– Только для увертюра, большой выходной номер. – Мадам Ватанабе поглаживает перья самой высокой представительницы труппы «Земля». – Вы знать фильму Альфреда Хичкока «Птицы»?

– Вы из этого мюзикл делаете?

Мадам Ватанабе кивает. Высокая девица наклоняется и легонько клюет ее в щеку. Карканье нарастает. Шумят крылья.

– Вы что репетировать?

– Вообще-то мы пока еще не репетируем. Просто делаем импровизированные упражнения «для разогрева».

– Это вы в «Воображаемый театр» научиться? – улыбается мадам Ватанабе.

– Разминочные упражнения необходимы для… Она окидывает взглядом сбившихся вокруг меня

учениц.

– Они уже чересчур разболтаться. Почему они кричать «таракан»?

– Отрабатывают звук «р», мадам Ватанабе.

– Ясенно. – Она скрещивает объемистые рукава на груди. – Ваши девочки пусть надо осторожнее, очень-очень осторожнее.

– Отчего же?

– Они быть тараканы, мои птицы лететь склевать их, йоп-йоп.

– Спасибо, что зашли. – Я кланяюсь, подойдя к ней едва ли не вплотную, так что мадам Ватанабе вынуждена отступить на шаг – не то моя здоровенная башка врезалась бы ей прямо в лоб. Труппа «Земля» протестующе каркает – но тоже пятится. Закрываю за ними дверь.

Выхожу на веранду, сбрасываю туфли, раздвигаю ширмы. Стол завален полиэтиленовыми пакетами, плоскими коробочками и круглыми банками всевозможных размеров, плюс бутылки сакэ с серебристыми этикетками, двухлитровые канистры с «Саппоро», две низкие и широкие бутылки коньяка. Кто-то включил лампу котацу. Выключаю ее – исходя из канадского правила о том, что если начинать топить в октябре, что же делать, когда нагрянет настоящая зима?

Из ванной доносятся негромкие размеренные скрежещущие звуки. Распахиваю дверь. Оро, в белой набедренной повязке, с красно-белой лентой «камикадзе» на голове, стоя на четвереньках, надраивает трубы под раковиной; в одной руке – зубная щетка, в другой – чашка, до краев полная моющим раствором. Вся сантехника и аксессуары, вплоть до хромированных полотенцесушителей, блестят непривычным глянцем. На кафельном возвышении в сгущающихся сумерках призрачно мерцает унитаз.

– Оро, что ты вытворяешь? Улыбаясь, он демонстрирует щетку.

– Сегодня съемки закончились рано – декорации обвалились. Я для тебя прибираюсь. – Его золотистая грудь – вся в разводах песка и пота.

– Вижу. Между прочим, ко мне из «Чистых сердец» раз в два дня уборщица приходит наводить порядок.

– Она плохо старается. – Широким жестом Оро обводит комнату. – Ужасно грязно.

– Спасибочки.

– Не сердись. Мне нравится для тебя прибираться. Я – аккуратист тот еще.

– О?

– Потом я туфли начищу.

– Оро, я…

– Но сперва обеспечу ужин.

Я следую за влажным треугольником его обнаженной спины в гостиную, он включает котацу.

– Очень холодно…

– Всей этой снеди, – открываю один из пакетов и выуживаю трубчатую, лохматую штуковину – возможно, клубень, – на неделю хватит, не только на ужин.

– Я забыл тебе сказать? Я пригласил гостей.

– Ты пригласил гостей – сюда? Кого же?

– Большой сюрприз. – Оро моет руки под краном, идет к столу, разворачивает бордовую ткань, извлекает на свет пакет размером с коробку «Монополии», сдирает розовую оберточную бумагу с узором из лебедей, счищает золотую фольгу и достает закатанную в целлофан коробку суши.

Окидываю взглядом неоткрытые картонные коробки и жестянки.

– У меня на кухне не особо развернешься. Даже духовки нет – только две горелки и гриль.

– Духовка? – Смеясь, он оборачивается ко мне. – Я не готовлю, я открываю.

Ободрав бесчисленные слои декоративной и защитной упаковки, мы оказываемся в окружении еды, которую либо вообще не надо готовить, либо она уже приготовлена: устрицы, что нежатся на жемчужном ложе, кусочки курицы на вертеле в кунжутном соусе, креветочная тэмпура, маринованный угорь, соленый редис, соленая репа, соленые соленья, холодный суп из осьминога, мясное соте, пастельные птифуры из бобового творога, мини-ящичек с круглыми желтыми грушами и коробка со спелыми персиками.

– О’кей, пора в душ, – сообщает Оро и приподнимается на цыпочки – поцеловать меня в щеку.

– Не о’кей. – Удерживаю его на весу. Он извивается у меня в руках – такой тепленький, такой голенький. – Разит от тебя, дружок.

– Разит? Это как? – Его расширенные глаза кажутся совсем темными.

– Ты пахнешь. Очень мерзко.

– Извини. – Он вешает голову.

– А я думала, японцам пахнуть не полагается. – Зарываюсь носом в пучок волос у него под мышкой. – Малявка-вонючка.

– Отвратительно, – шепчет он мне на ухо. – Я очень, очень извиняюсь.

– Запашок-с. – Лижу его пахучую соленую подмышку.

– Запашокс?

– Запах пота. – Одной рукой сдвигаю коробки, банки, бутылки к краю и укладываю его на деревянную столешницу.

Он без улыбки смотрит на меня снизу вверх.

– Луиза, скоро придут гости.