Петр Воробьев - Горм, сын Хёрдакнута

Ошин и Фарагер поскакали за ним, вторя: «Бродир убил Бриана!» Над тележкой блеснул металл – что-то бронзовое повернулось на запад. Подручный Кнура поднял дымящийся фитиль. По очертаниям стана и выбившимся из-под шлема косам, Бродир вдруг понял, что второй кузнец – женщина. Дева покачала головой и опустила фитиль на продолговатый предмет из бронзы. Сверкнула вспышка. Почти одновременно, прогремел гром, и кто-то словно ударил Бродира в живот. Его конь начал оседать, с жутким хрипом пытаясь втянуть в воздух легкие через внезапно укороченную на две трети морду. Ярл едва успел выпрыгнуть из седла, споткнувшись обо чье-то обезглавленное тело. Ослепленная лошадь Ошина, горестно крича и обливаясь кровью, понеслась вниз к реке, волоча выбитого из седла ездока с ногой, запутавшейся в стремени. Конь Фарагера, поскакавший за ней, видимо не пострадал, но сам карл безжизненно качался в седле, пока не выпал.

Бродир побежал к лесу. Почему-то у него стало темнеть в глазах, по нижней части тела начало разливаться нехорошее тепло. Он взглянул вниз и увидел, что из раны в его животе торчат внутренности. В глазах продолжало темнеть. Бродир споткнулся. Ему показалось, что кто-то наступил на упавшие на землю кишки, пригвождая его к земле. Он попытался подняться, пополз, обернулся – день внезапно сменился сумерками, стало холодать, на небе зажглись звезды, и в их безразличном свете к нему протянул руку исполин с одним багровым глазом. Ярл взглянул ему в лицо, и Бродира с Ваннена поглотила стылая мгла.

– Пить, – продолжал стонать Бьяг.

Донакка оценил состояние меча – одна из зазубрин на лезвии переходила в трещину, распространявшуюся до дола. Он глянул вниз. В тех немногих местах, где почва еще была видна, в следах сапог стояла кровь. Под еще двумя телами левым боком вверх лежал Дуннал, племенной вождь Уи Лаоги, насаженный на сломанное танское копье от плеча до паха, почти как ягненок на вертел. Из-под трупов виднелась рукоять его клинка, как говорили, скованного самим Бельданом из-за моря. Сын Аодагана встал на четвереньки, опустившись на коленях и локтях в кровавую жижу, пытаясь высвободить оружие. С востока послышались шаги – конь и несколько пеших. Донакка привалился боком к Дунналу, полуприкрыв веки и прикинувшись мертвым. Это получилось у него очень убедительно.

Впереди ехал воин в черном с серебром пластинчатом доспехе и шлеме с такой же отделкой, верхом на большущем сером коне. За ним на крупе примостился, как взъерошенный совенок, мальчишка в нескольких слоях мехов, рассказывая что-то на незнакомом языке. Всадник направил коня вдоль края прибрежных холмов на север, откуда еще доносились крики и лязг оружия. Руки Донакки коснулось что-то влажное. Он скосил взгляд, насколько мог, не двигая головы. Ему в лицо смотрели большие карие глаза, с золотистыми огоньками вокруг зрачков. Длинную морду покрывала белая шерсть, испачканная кровью и грязью. Взор собаки-воина был проницательно-оценивающим – может быть, зверь пытался решить, представляет ли притворяющийся мертвым лейганец угрозу.

– Пёса, что за дрянь ты там нюхаешь, – по-тански бросил всадник на сером коне. – Пошли!

Собака вдруг лизнула Донакку в нос и размашисто побежала на север.

– Пи-и-ить, – снова застонал Бьяг из Дейси.

Над ним склонился один из пеших, следовавших за верховым, в длинных изгвазданных кровью бурых одеждах поверх доспехов. За широкий пояс была заткнута железная палица.

– Пей. Дрянной у тебя выдался день, сосед, удача по дороге прошла, а ты как назло на выпасе, – странным образом, и по бледному веснушчатому лицу, и по говору, пришельца скорее можно было принять за жителя Лоута или Коннахта, чем за чужеземца.

Он протянул умирающему оплетенную полосками кожи баклагу. Тот схватил ее обеими руками и принялся жадно глотать, не замечая, что вода, смешанная с кровью, выливалась из дыры под ребрами. Воин с палицей за поясом протянул руку к голенищу сапога. Коротко блеснула сталь, он принял баклагу из уже мертвых пальцев и пробормотал на непонятном языке: «Прости и прими отрока, мати сыра земля.» Очертив на груди только что нашедшего покой покойника странный знак, пришелец вытер нож об Бьяговы шкуры, сунул обратно за голенище, и пошел вслед за всадником. Проследовало еще с десяток или больше воинов, эти явно издалека, огромного роста, в стали и богатых мехах.

Когда они отдалились, Донакка вновь полез за Дунналовым мечом. Для того, чтобы высвободить лезвие, он откатил одного из полуголых мертвецов, лежавших поверх тела вождя, перевернув его лицом вверх. Это оказался Фаолан, с перерубленной ключицей, серый от грязи и потери крови.

– Слушай меня, сын Аодагана, – вдруг прошептал мертвый.

Донакка не подпрыгнул и не закричал – не потому что не хотел бы, а просто не было сил.

– Ты был прав, – Фаолан схватил его за руку. – Они думают, что служат Одину. Один мертв. Они служат Балару.

– Так Балар ведь тоже мертв? – Донакка поддержал голову товарища, из чьего рта потекла по уже запекшемуся следу свежая струйка крови.

– Балар никогда и жив-то не был. Что вечно бдит, да не живет, смерть самой смерти переждет. Он хочет вернуться, чтоб снова прикончить Нуаду.

– Спокойнее, спокойнее, последнюю кровь растеряешь.

– Неважно, меня уже ждут на островах вечно молодых. Слушай, важно, – лихорадочно шептал Фаолан, по-прежнему вцепившись Донакке в руку. – Эта битва – западня фоморцев. Балар, Тетра, Бадб… Они хотят, чтоб дверь открылась. Хотят вернуться.

– Дверь?

– Маэль сын Мурхада говорил… «Всех пленных принести в жертву Одину. Так велел Фьольнир.»

Фаолан закашлялся.

– Так если Маэль и Фьольнир победят, они принесут жертву и откроют дверь? – задал наводящий вопрос сын Аодагана.

– Неважно, кто победит. Если одиннадцать раз по тринадцать раз по семнадцать воинов погибнут, их крики призовут…

Глаза лейганца закатились, он тонко захрипел, хватка его руки на запястье Донакки ослабла.

«Ну и что, что лязгнет,» – наконец решил Горм, заключил Тиру в объятия, и поцеловал под одобрительные вопли всадников сгрудившейся вокруг Хёрдакнутовой тяжелой конницы. У серебряного змея стояли сам Хёрдакнут верхом на Альсвартуре и Хельги с каким-то незнакомым коньком поменьше в поводу. Хан поставил лапы на бок Кольгримме и лизнул Тирину руку.

– Кого мы недосчитываемся? – наконец спросил конунг.

Один из сыновей Брианна (все полтора десятка воинов Туад Хумайна в приличном снаряжении, похоже, были его сыновьями), тот, на чье копье была насажена голова Маэля, сказал:

– Мурраг пал. И отец что-то задерживается. Тадг, младший брат, с ним.

– Родульф с дюжиной ноннебакских ратников пошел на запад за старым конунгом, – пояснил Йокуль.