Петр Воробьев - Горм, сын Хёрдакнута

– Отец? Тадг? Мурраг? – старший из сыновей Брианна бросил копье с головой Маэля и побежал к возку, его братья за ним.

– Тадг еще в этом круге, – крикнул Родульф. – Конунга сразил Бродир с Ваннена!

Скальд указал на свое копье. Грива черных волос на его украшении не оставляла особого сомнения в том, где Бродир ярл окончательно потерял голову.

Часть осиротевших братьев обступили возок, кто в голос плача, кто протягивая руки к телу отца, кто обнимая еле живого младшего брата с туго перевязанным обрубком правой руки. Другие направились к Родульфу. Старший обнял его, еще один плюнул в лицо Бродира.

– Скажи слова! – крикнул кто-то.

Сквернослов передал свое копье одному из молодых коннахтских ярлов и обратил обе руки ко Всемиле:

– Я здесь ни при чем, я только тело нашел!

– Скажи слова! – закричало несколько сотен голосов.

Родульф развел руками:

– И Фьольнира, и Бродира? – восхитился Волчок. – Не иначе, сам Сварог-молотобоец за тобой сегодня приглядывал, Всемила свет Пустиловна! Скажи слово!

– Слово! Слово! – закричали таны и венеды.

– Плохую смерть нашел Бродир, – сказала дева, когда крики поутихли. – Пуля из волкомейки ему живот разорвала, собственными кишками за дубовую ветку зацепился, так вокруг ползал да на дуб их мотал, пока не умер.

Этот рассказ вызвал взрыв – некоторое время Горм мысленно искал правильный оборот, который, увы, пришлось позаимствовать из этлавагрского – варварского ликования. Тем временем, из леса повалили воины Хельги с вязанками хвороста, сваливая ноши в полосу саженях в двадцати от стены вражеских щитов. В их направлении полетело с пару десятков стрел, больше у поборников Одина, видно, не оставалось.

– Щеня, зажигай, – Хельги протянул рыжему факел. – Чтоб они видели, что жрец это делает. Да скажи им что пострашнее.

– Ничего страшнее правды я им не скажу, – пробормотал знахарь.

Подпалив костер, он крутанул факел, описав в воздухе огненный круг, и перечеркнул его крест-накрест, заорав что-то про «Фои Мьоре.» Ответом ему было мрачное молчание.

– Стодхросс, Соти, Энгуль! Ставьте решёта, – ярл Фрамиборга махнул рукой.

Один из дружинников, бросившихся выполнять приказание, выделялся кожей цвета меди, слегка раскосыми темными глазами, и странным украшением на груди поверх кольчуги, сделанным из игл винландского ёжесвина.

– Это тот, кто настоял, чтоб ему дали танское имя? – спросил Горм.

Хельги объяснил:

– По-настоящему, не имя, а прозвище, так что он теперь Госа-Дес Стодхросс, сын Онхеда. С мечом управляется так себе, а топор мечет отменно, и лучник очень неплохой, почти ровня братьям Торкелю с Хемингом.

Ветер понес белые клубы волшебного дыма в направлении воинов Фьольнира, угрюмо сплоченных в щитовую стену.

– Теперь что? – спросил Кнур.

– Что, что. Жди, Кнурище, – ответил Щеня.

– Надо было. Не заморскую смесь, – несколько запоздало предложил Ингимунд. – А нашу коноплю жечь. Они бы посмеялись. А потом ушли бы. Искать что поесть.

– С лолландца станется, своей травой все беды пользовать, – сказал кто-то.

– Конопля не трава, – обиженно прогнусил Ингимунд. – А дерево. Ему вырасти не дают.

Горо хотел было возразить, но остановился, прислушиваясь к воплю, раздавшемуся из вражеских рядов:

– Морские драугры! Из воды лезут! Бежим! Бе…

Крик был прерван ударом и хрустом.

– Так будет с каждым, чей дух слаб! – изрек неприятный голос. – Стоять до последнего! Назад не оглядываться!

Еще несколько воинов или дроттаров завели:

– Дожили, у них уже валькирии ткут вместо Норн, – презрительно заметил Торкель лучник.

– Ты что, Норны не ткут, а прядут, – поправил брата Хеминг.

– Неважно, валькириям ни ткать, ни прясть… – нимало не смутясь, начал было тот.

Горм однократно протрубил в рог и крикнул:

– Лучники и самострельщики, будьте наготове! По моему взмаху!

Конунг вновь поднес рог к губам, на этот раз издав два протяжных звука – заранее сговоренный знак последней оставшейся в лесу части засадного полка. Вновь завыли волынки, загудели колесные лиры, раздался многоголосый лай, и из-за деревьев повалили волкодавы. Каждая пара псов тянула на сворке особую колесную нарту, придуманную Карли лендманном, что нашел на зеленом берегу Руирхефа вместо предсказанной ему любви смерть. Вся нарта сводилась к одной укрепленной проклееенным льном доске, к которой впереди и сзади упруго крепились турьими жилами оси двух пар железных колесиков. Ездоки, вооруженные метательными копьями или топорами, каким-то труднопостижимым образом удерживались стоймя на этих крайне неустойчиво выглядевших сооружениях.

– За Карли! – Хлифхунд присел на корточки, чтобы не слететь со скакавшей вверх-вниз доски. – Бруси, Грамуль, вперед!

– Дикая охота! – закричал кто-то в рядах последних приверженцев Одина.

Трудно сказать, что именно увидели одурманенные «смесью для вызова злых духов» воины, но воздействие нападения хейдабирских псарей и нескольких десятков их дротиков и топориков, пусть даже и ладно брошенных, было несоизмеримо с действительным уроном. Кое-где щиты дрогнули, наконечники копий неуверенно опустились. Едва волкодавы и влекомые ими отроки унеслись обратно в лес, Горм махнул рукой.

Стрелы и самострельные болты роем рассекли воздух и посыпались на головы врагам. Кое-где, сраженные упали и строй сомкнулся над ними, в паре мест, в ряду щитов появились прорехи. Горм троекратно протрубил в рог и пустил Готи шагом, крикнув:

– Волынщики, играйте «Путь на Дюпплинн каменист!» Родульф, Кривой, Камог – вперед! Все за ними!

Тролль закрутил молот в воздухе, шагая вперед. В сажени от неприятелей, он повернул плоскость вращения своего оружия. Затрещали, ломаясь, как тростинки, ясеневые древки в руку толщиной, и раумарикские дружинники, завоеватели Килея, Гуталанда, и Этлавагра, вынужденно шагнули назад.

– Помогите, ушкуйнички, – прогудел Камог. – Вы шестеро вставайте здесь на четвереньки, вы шестеро на колени, а вы просто пригнитесь, и все держитесь друг за друга!

– Чего это ты? – удивился Никовуша.

– Слушай хиусова [192] Очень холодный северный ветер. хозяина! – Волчок преклонил колени и, переплетя локти с соседями слева и справа, сомкнул руки замком на груди.

– Держитесь! – Великан опустился на четвереньки, не выпуская посоха из правой руки.