Тяжелый дождь - [Тяжелый дождь]

Так тоже иногда бывает: тебе становится немного не по себе, когда делаешь шаг, а нога скользит из-за свернувшейся на полу крови. Мы остановились у двери, ведущей в ванную. Я прижался спиной к стене и протер глаза. Мне не хотелось туда заглядывать. Но где-то внутри меня крепло желание увидеть Дэла, покончившего с собой из-за того, что его план провалился.

Хилари. Аннет. Мадлен.

Кажется, будто они просто спят. Три небрежно доставленных сюда, но так аккуратно, по-отечески, уложенных тела. Мои "сестра", "невеста" и "дочь".

Каталина заплакала.

А я смотрел на трех девушек, лежащих на полу ванной, и пытался понять: сколько еще нужно времени, чтобы счесть это своей утратой.

А людям нравится быть напуганными. Потому что это ощутимо.

Может быть, так оно и должно было случиться. Все двадцать семь лет от Аннет требовали замужества. Все начинается с пеленок. Маленькие девочки играют в невест, надевая на голову наволочки вместо фаты. И мамочки умиляются, когда видят своих дочурок в подобных образах. Ребенок воспринимает такую реакцию, как одобрение. Когда девочка становится взрослее, гардероб пополняется еще одним предметом – лифчиком. Туалетные принадлежности – прокладками или тампонами. В таком возрасте в голову вбиваются мысли о платонической любви, целомудрии, светлом и прекрасном чувстве. Которое толкает людей к суициду. Дочери взрослеют, похоть становится неудержимой. Первый секс, первая симпатия. Разрыв. Злоба. Обида. Смирение. К двадцати семи годам Аннет знала, что такое "страдания". Знала, кому можно доверять, а кому нет. Но ее мать предпочитала напоминать о том, что должны быть внуки. Обязаны быть. Или ты становишься никем. "Мамочке за тебя стыдно". Нет. Мамочке стыдно за себя, ибо она не может похвастать в телефонном разговоре достижениями своих внучат. От Аннет требовали того, чего она дать была не в состоянии. Никто ни разу не поинтересовался, почему так происходит. Аннет была бесплодна. Никто ни разу не спросил, чего хочет она. Только мощнейшее назидание.

"Я хочу, чтобы меня оставили в покое.

Оставьте же меня в покое".

Хилари.

Больная несчастная Хилари, страдавшая от биполярного аффективного расстройства. Она получила то, чему ее учили. Мужа и ребенка. Супруг покинул дом сразу после того, как акушер-гинеколог выбросил в ведерко нечто похожее на окровавленного малыша. Можно сказать в прямом смысле. Долгие годы родительской пропаганды, клятва мужчины, пообещавшего оставаться с Хилари и в горе и в радости, заверения врачей в том, что плод развивается нормально. Фетоплацентарная недостаточность. Гипоксия плода. И все. Нет той сказки, которую мама с папой рассказывали чуть ли не каждый день. Нет ничего, кроме непонимания, попытки найти причину и психического отклонения, сменившего на посту своего напарника. В Хилари жило два человека – одинокий и одержимый. Каждый из них постоянно пытался перетянуть одеяло на себя. Так прошел год. Затем второй. У моей "сестры" появился я. Маниакальная фаза – трахни меня, насрать на то, что ты мой якобы брат. Депрессивная фаза – бесконечное молчание. Я спрашивал у нее, чего она хочет.

"Отымей меня, отымей как следует.

Я хочу, чтобы меня оставили в покое".

Мадлен.

Девочка, оставшаяся в абсолютном одиночестве, ради которой я исполнял обязанности настоящего отца. Интересовался ее успеваемостью, приходил на выступления ее танцевальной группы. Смотрел фильм, в котором она оказалась счастливее всех ее подруг. Мадлен – жертва стечения обстоятельств. Незапланированная сирота. Но вся ее скорбь рассеялась с той новой, безответственной жизнью, в которую она, не задумываясь, нырнула после смерти родителей на "Лонгфелло". Я был рад за нее. Мадлен не нужно было перед кем-то краснеть, когда деканат подписывал приказ на отчисление. Она не испытывала никаких трудностей с наркотиками. Курила столько крэка на втором этаже родительского дома, сколько считала нужным. И никогда не перебарщивала. Некому мстить. Рядом не было никого, кто мог упрекнуть девушку в индифферентном отношении к будущему. И никто не расстроится, когда она умрет. Может быть, пара местных газетенок вспомнит трагедию на круизном лайнере, проведет какую-то аналогию. Сделает какие-то выводы. В некрологе. Тринадцатая страница. В самом углу. Там, где никто и не заметит. Как это было и с родителями Мадлен. В день ее рождения я поинтересовался, чего она хочет.

"Я хочу, что бы меня оставили в покое.

Оставьте же меня в покое".

Известные Неизвестные. Все три тела, лежащие на полу в ванной. Огромная лужа крови – своего рода простыня, чтобы девушкам было удобнее. И сколько бы ни всматривался в эти безмятежные лица, я так и не мог понять, почему люди рыдают, видя мертвецов. Особенно, если это близкие люди. Известные мне "сестра", "невеста" и "дочь". Что должно произойти? Меня внезапно окутает отчаяние? Или упадет небо? Смерть – не повод для угрызений. Или мучений.

Но есть одна мысль, которая не покидает меня с того момента, как мы с Каталиной нашли тела. Всего бы этого не было, если бы не "стечение обстоятельств". Сколько мелких частиц собралось воедино, чтобы в итоге были наказаны невиновные? Они и вправду поплатились ни за что, как говорил Элтон, ставя в пример Чакко. Бедного Чакко, которому так сочувствовал Данте. Идея "Семьи напрокат" возникла в моей голове сразу после той "апологии Эла". Я пытался научиться любить. Возможно, у меня это не получилось. И сколько бы человек не покончило с собой, проклиная монотонный звон унылых стен, окружавших их, я знаю, что все делал правильно. Задумка Дэлмера с "Лэнготом", обращение ко мне за помощью его сестре, случайно найденная записка. Все это привело к концу трех одиночеств.

"Я – смерть, великий разрушитель миров, несущий гибель всему живому". Слова Роберта Оппенгеймера. И так отныне.

Не имеет значения сам факт: умышленно ли я подвел Аннет, Хилари и Мадлен к такому исходу, или "так получилось". Я – инициирующее устройство.

– Сэт, я хочу уйти. На хрен тетрадь. Пойдем, прошу тебя.

Каталина права. Одним взглядом я не оживлю погибших девушек. И сколько бы я здесь ни стоял, ничего не произойдет.

Ничего и не происходит. Дома по-прежнему остаются за спиной, утопая в завихрениях памяти. Деревья прогибаются под напором мощнейшего ветра. Стук капель – теперь это норма. И я по-прежнему не считаю, что природа оплакивает трупов. Где-то за пределами городской черты закапывают изнасилованную женщину, разрезанную "по суставам". Не то время и не то место.

Совсем недавно два лабрадора – эталоны абсолютной "не-агрессии" в отношении человека – загрызли маленького мальчика, за которым не усмотрела его слегка подвыпившая бабушка. Старушка не смогла долго мириться с собственной безответственностью.